— Куда она, интересно, денется? — весело спрашивает Катуар.
— А вам не все равно? Вы уже будете жить в Италии. — ШШ переводят прицелы на мой лоб. — Марк, вы готовы? А режиссер у вас будет самый лучший, поверьте.
Катуар стучит ладонью по столу и тихо, голосом спящей чайки, напевает:
— Утомленное солнце нежно с морем прощалось…
ШШ с облегчением, продолжают кресчендо:
— В этот час ты признаааалась, что нет любви!
Катуар быстро сбрасывает босоножки на дощатый пол, поднимается на стул, расправляет алый сарафан:
— Мне немного взгрустнулось — без тоски, без печали…
ШШ встают, прикладывают руки к опереточным сердцам и поют вместе с ней. У них приятные итальянские теноры. Катуар чуть взмахивает руками, то ли дирижируя, то ли репетируя полет.
У меня есть время подумать во время этих вакхических мгновений.
Написать сценарий о том, как царь Александр обратился в старца Федора Кузьмича. Мечта явилась и даже предлагает немедленно подписать договор. Почему я не ликую сейчас? Интерес государства и художника совпал — эти слова не понравились? Интонация? А почему мне понравилась интонация, с которой Мир Мирыч когда-то произнес «тысяча долларов», запивая таблетку? Чем я сейчас отличаюсь от того студента в чужой куртке, который мечтал, чтобы сыра было вдоволь всегда? Чем я отличаюсь от «самого лучшего режиссера»? Ладно, тому уже в колыбели давали соску с державным елеем. Но возьмем того же Требьенова. Какие прекрасные слова он сказал мне однажды в «Ефимыче»: «Чего умничать на кухне? Есть просто задачи, которые надо решить раньше других». И поставил уже два фильма — по роману и стихам Администратора государственных рифм. Никто его на Старую площадь не вел в кандалах, кипящую смолу на лысину не лил: снимай, подлец, а то геем станешь!
И не мучается художник. Ходит гоголем. Любит родину.
Что делал я до этого? Писал то, что хотел, и это снимали? Это и было совпадение интересов. Но никто не хотел даже слышать про Федора Кузьмича. Теперь я намерен сбежать в Таганрог. Пусть так. Дорога свободна. Денег еще очень много.
А потом я увижу афишу около пивной «Клио»: «Царь и старец». Автор сценария — Пам Памов, например. Режиссер — «Самый Лучший».
Нога не заноет от боли? Люстра на голову не рухнет от тоски?
Я не смогу жить в Таганроге счастливым дураком. Мой карандаш будет кровоточить. Я все равно обречен писать, иначе сердце остановится. А Катуар? Что делать ей с хромым спутником? Видимо, печь ему блины. Пока тесто вздымается.
Где тут эластичный костюм супер-Марка? Стал заскорузлым от соли уже, не влезть обратно?
105
Песня допета.
ШШ протягивают Катуар крепкие руки и плавно, как в рапиде, снимают со стула. Она болтает в воздухе босыми ступнями, смеется.
— Спасибо, господа, это было лучшее выступление в моей жизни! А теперь мы поехали. Любимый, бери чемодан!
— Еще секунду, Катуар.
— Я отойду попи΄сать пока, хорошо?
— Конечно, только дверь лучше закрой за собой.
ШШ провожают Катуар мужественными аплодисментами. Я беру солонку, рассыпаю соль по столу. ШШ снова усаживаются передо мной, следят за шевелением неверных пальцев. Я пытаюсь составить из соли вензель Ende.
— Марк, у вас будут идеальные условия для работы. Можем поселить вас с подругой на вилле в вашей любимой Италии, загранпаспорт сделаем ей за три дня. Эти придурки от вас отстанут, перестанут слать свои смс.
— Какие придурки?
— Которые называют себя «Союзом Б». Вообще ребята слишком заигрались, вышли за рамки сценария, но это уже не ваша проблема.
— Кто они такие?
— Марк, намного интереснее говорить о творческих вопросах.
— Скажите, если я соглашусь, — я смогу поставить в титрах свое настоящее имя?
— Марк, вы скажете тоже! Кто пойдет на фильм по сценарию Александра Романова?
— Но там будет самый лучший режиссер. Этого недостаточно?
— А чем вам не нравится Марк Энде?
— Считайте, что он умер. Умер. Давайте вместе сочиним некролог.
— Надо жить, Марк! Надо жить. Чемодан помочь донести до номера?
106
Оборву.
Вспомню приятное, пока не качнулся мой колокол и не наступило забытье.
Ами вынимает из самого маленького ящика вселенского шкафа шкатулку черного лака.
— Ее мне подарил Сталин после нашей первой ночи. Вы скажете — очень скромный подарок! Но больше у него на Ближней даче не нашлось ничего подходящего случаю. Не трубку же мне дарить.
— Какой первой ночи?
— Как славно. Вы действительно не понимаете?
Я глажу рукой бахрому лиловой скатерти. Чувствую заскорузлые следы былых пиров. Ами ставит шкатулку на стол. Теперь я вижу на крышке перламутровый конус Московского университета. (В хорошем сценарии, Бенки, даже в мелочах, в интерьере и пуговицах не бывает случайности!)
— Это сделали китайские товарищи в честь 800-летия Москвы, — говорит Ами и гладит шкатулку, от чего на ладони остается пыльца. — Сам Университет тогда только заложили, но… Подождите, вы действительно не догадываетесь, о чем я?
— Наверно, догадываюсь.
— Что я слышу? Произнесите «догадываюсь» по-человечески, без этого вашего южнорусского «Г»! Чему я вас учу?
— Догадываюсь.
— Примерно так. Не то, чтобы уже звучит совсем по-московски, но где-то в области. Сегодня дам вам одну скороговорку на дом, чтобы в следующий раз звенела! Каганович в Гаграх гамак и кагор купил. Давайте выскажусь ясно: Сталин был моим любовником. Я была его последней женщиной, он был моим первым мужчиной. Об этом я должна успеть написать в своей книге. А теперь откроем шкатулку.
Из-под стопки писем Ами достает темный ключ, отупевший от долгого безделья.
— Вот он, мой дорогой! — Ами целует овальную головку ключа. — Я обещала вам сделать это весной. Слава богу, весна наступила, я пока жива и даже пью водку. Но пока трезвые — мы сделаем это. Принесите с кухни спички.
Ами идет вверх по узкой лестнице, дыхание ее в темноте уже становится предсмертным. Я следую за ней, касаюсь руками печальных влажных стен. Это гробница-перевертыш, в которой надо не спускаться, а подниматься. Ами зажигает спичку, оборачивается, пламя отражается в трех рубинах ее броши.
— Так вам, юноша, не очень страшно? Слушайте, я опять забыла — какой вы придумали себе псевдоним!
— Марк Энде.
— Марк Энде, да! Как славно. Мне очень нравится. Под вами сейчас будет Москва. Поднимайтесь дальше сами, это уже шпиль моей высотки. Вот тут лестница. Скобы. Карабкайтесь!
