– Что?
– Взять и поменять.
– Что, мадам?
– Зеркало!
– Зеркало?
– Я же объясняю... Оно искажает...
– Искажает...
– Оно просто превращает людей в уродов.
– Уродов?
– Не повторяйте за мной, а действуйте!
– Хорошо, мадам! – Он казался абсолютно спокойным, только на шее вспухла и неровно билась зеленая вена.
– Вас в детстве родители водили в комнату смеха? Туда, где на стенах висят кривые зеркала? Вам было смешно?
– Что, мадам?
– А мне не было... Никогда... И я думаю, если человек здоров, то ему и не может быть смешно! Это не комната смеха, а комната ужаса! Вы же не будете со мной спорить?
– Конечно, мадам!
– Вот и сделайте то, что должны сделать!
– Хорошо, мадам!
– Как все-таки мир несовершенен.
– Не говорите, мадам!
Женщина, наконец, закончила, сделала движение, будто стряхнула что-то с юбки, и села на место. На какое-то время все успокоилось. Менеджер огляделся и опять скрылся за кондитерской стойкой, откуда спускалась винтовая лестница на кухню.
Внизу, в жарком и влажном закутке, мойщик с открытым ртом уже счищал остатки еды с тарелок в большой пластиковый бак.
Менеджер закрыл за собой дверь и, не снимая руки с ручки, заорал:
– Я больше туда с тобой не пойду, слышишь!? Надоело!.. Кто я тебе, в конце концов? Ищи себе другого идиота!
– Что? – Мойщик поднял на него глаза.
– Сам пойдешь, один... С меня хватит!
– Но мне же лететь послезавтра! – Он поставил тарелки в мойку и повернул латунный барашек.
Кран плюнул воздухом, а потом водой.
– Вот иди, б..., сам и ищи... Туда не пойду! – Менеджер, наконец, отпустил дверь и сел на край стола, обитого железом.
– Что случилось-то? – Мойщик таращил глаза и рот.
– Ничего!
– Да что такое-то?
– Ничего!!! Идиотизм какой-то!
– Что, я виноват, что у вас один размер?
– Не виноват! Но я тоже не виноват, что у нас один размер!
– А чего тогда?
– Да задолбали все! Не могу больше!
– А... Так бы и сказал, а то я думал, случилось чего...
Он опустил в мыльную воду стопку очищенных тарелок.
Менеджер достал из кармана брюк мятую пачку «Rothmans», вытащил сигарету и закурил. Рука с зажигалкой подрагивала, на ней мелко тряслась татуированная надпись: «Там, где ты, – там твоя родина».
В это же самое время в кафе с улицы вошел человек средних лет. Мужчина, чуть влажный от дождя, с небольшим чемоданом в руке.
Сел за столик, недовольно покрутил шеей, так, будто ему терла жесткая этикетка.
Заказал айриш кофе и круассан. Вынул из кармана ручку и написал две буквы на тыльной стороне ладони.
Оглянулся.
Аккуратно уложил ручку во внутренний карман коричневого в рыжину пальто. Достал из внешнего отделения чемодана пачку из документов, билетов, денег и положил все это стопкой перед собой.
Пухлая, с ямочками на щеках, официантка принесла ему заказ.
Мужчина долго крутил тарелку с круассаном, вздохнул и положил во внутренний карман пальто все бумаги, которые вытащил только что.
Откусил кусок, начал жевать, потянулся, не глядя, к чашке, пальцем задел пенку взбитых сливок, отдернул палец и тщательно облизал его.
Принялся есть дальше, смешно оттопыривая локти, видимо, чтобы не задеть еду широкими рукавами пальто.
Опять написал что-то на руке.
Долго болтал в чашке ложкой.
Доел круассан.
Сложил руки на коленях.
Посидел чуть-чуть.
Высморкался в салфетку, засунул ее в карман пальто.
Взял в руки телефон и начал что-то просматривать.
Левой рукой отряхнул крошки с колен.
Поставил черный замшевый, совсем новый мокасин небольшого размера на другой, заваленный в сторону.
Осмотрелся, улыбнулся и убрал телефон в карман.
Опять достал бумаги и долго перемешивал их, как карты.
Что-то поискал в кармане.
Встал, аккуратно задвинул стул и пошел к кассе.
Постоял там в ожидании официантки.
Получил чек, вернулся и сел за свой стол. Долго на развернутой ладони отсчитывал мелочь на чай для официантки.
Затем достал из внутреннего кармана пиджака «Беретту-86», разрядил себе в лоб и повалился спиной на соседний стол, ровно туда, где сидели женщина с родинкой и багровый толстяк. Упал, разметая чашки, розетки с джемом и салфетки. Женщина оцепенела, а он, медленно раскинув руки, сполз на пол. На столе, забрызганном алым, как уникальный артефакт остался фрагмент его черепной коробки с кожей и волосами.
Когда через двадцать минут пришли полицейские, официантка уже не кричала, а белые салфетки метались у всех под ногами по потертому дубовому полу.
* * *
Следующим утром в обувной магазин «Ivory», что на New Bond street, в отдел женской обуви вошли два человека. Один сразу уселся на банкетку посреди торгового зала и раскрыл газету. Другой двинулся вдоль полок, не закрывая рта.
Минут через семь он поставил перед продавцом шесть женских туфлей с левой ноги. После чего тоже присел на банкетку.
Еще минут через пять две другие молодые продавщицы вынесли шесть коробок и поставили перед сидящими людьми.
Тот, что не выбирал, тяжело вздохнул, опустил газету, снял ботинки и стал примерять пару за парой, для чего каждый раз вставал и прохаживался перед вторым, который внимательно, открыв рот, смотрел на обувь.
* * *
Продавщицы прятали лица, хихикали и шептались.
На улице сияло солнце, был первый по-настоящему весенний день.
В ТУМАНЕ ПРОИСХОДЯТ РАЗНЫЕ ВЕЩИ
Она с силой пнула вялую покрышку. Дойти до дома по серпантину, да еще в такой туман, невозможно. Со спущенным колесом не поедешь. Нужно ловить попутку. Старый «Вольво»-седан разворачивался у здания почты. Она замахала рукой. Машина, чуть заводя хостом вправо, остановилась.
– Мне до поселка, у меня колесо... А... Это вы?
Совсем молодой человек, сидящий за рулем, кивнул и потер ладонью челку:
– Садитесь... Мне это... Все равно в поселок... Меня там кузен ждет... Мы с ним дело одно начинаем... Серьезное...
