Лота закивала опять, но слезы продолжали катиться по ее лицу.
– Да хва-а-тит уж тут... Ра-а-зводить...
– Я просто как подумаю...
– А ты не ду-у-май... Вот войду туда-а... В ра-а-йские кущи... Встре-е-чу там овцу ка-а-кую и пе-е-редам ей все, как зака-а-зывали-и...
Старуха опять засмеялась, а вслед за ней засмеялась и Лота. Потом вытерла от слез глаза, достала из сумки тоненькую брошюру, нашла нужную страницу и начала читать.
– «Возможно, что травма, полученная при отходе в мир иной, повлечет за собой потерю памяти. Если это случится, постарайтесь вспомнить содержание телеграммы, насколько это возможно...»
– Ка-а-к же вспо-о-мнить, если поте-е-ря... – Они опять засмеялись. Потом старуха сказала уже серьезно: – Лю-ю-ди де-е-ньги пла-а-тят... А мы тут ци-и-рк... Чи-и-тай...
– Так, где мы?.. Вот!.. «Возможно, подобные границы есть и в загробном мире. Вы обязаны доставить сообщение, пожалуйста, не рискуйте понапрасну в вашем путешествии, надеемся на ваш здравый смысл... Более чем вероятно, там будут социальные, экономические и информационные инфраструктуры, доступные вам, и мы одобряем их использование по мере возможности. Имейте в виду, что в том мире могут быть правила, как и с кем вы можете входить в контакт. Действуйте так, как подсказывает вам интуиция».
– Все-е?
– Нет. Вот тут еще... «Во всем этом очень много неизвестного, поэтому лучший совет, который мы можем вам дать – мыслите творчески, будьте сосредоточенны, находчивы и, если необходимо, агрессивны. Главное – передайте сообщение! Счастливого пути!»
Старуха закрыла глаза.
– Уста-а-лая!
– Они имели в виду – действуй по ситуации!.. Поспи... Завтра повторим.
– А можно мне почитать?! – Девочка протянула руку к бумаге.
– Пойдем на кухню, обедать пора! – Лота встала.
Девочка надулась, посмотрела на старуху, но та лежала молча, с закрытыми глазами. Лота с девочкой пошли вниз.
За столом сначала никто не говорил. Девочка никак не могла представить, что и она однажды будет старой, некрасивой, так же будет лежать в кровати и мять белье. Все жили эти два дня, как съехались, очень тихо и обособленно. В доме будто уже поселилась скорбь. И вроде смеяться и шутить было уже невозможно. Только после приезда Лоты все чуть расслабились. Девочка посмотрела на мать – та жевала, сосредоточенно глядя в одну точку.
– А сколько они платят за слово, Лота?
– Вообще шесть, но в нашем случае двенадцать.
– Это почему?
– Потому что доктор обозначил сроки – а люди торопятся !
– Ей-богу, сколько же вокруг идиотов...
– Богатых идиотов!
– А слов сколько?
– Много.
– Ну сколько?
– Пятьдесят шесть.
– Она такое запомнит?
– Запомнит.
– А что там вообще?
– Мы не имеем права распространять. Там личное – бумагу подписали.
– Бред какой-то...
Лота закурила.
– Не кури в доме! – сказала старшая сестра, но потом осеклась.
– Я делаю это не из-за денег! – Лота бросила на стол зажигалку.
– Просто так мучаешь?
Лота спокойно затянулась и выдула жемчужную муть.
– Ты хоть раз думала о том, как сама-то будешь стоять перед лицом вечности? А так – легче!
За окном проплыли два лебедя, синхронно мотая шеями – вперед и вверх, вперед и вверх. Девочка тоже попыталась так сделать, но у нее не получилось.
– Прекрати кривляться! – негромко сказала мать.
Девочка наклонилась к тарелке, завозила ложкой в картофельном пюре. Лота кивнула каким-то своим мыслям и опять затянулась.
– Вы знаете, что это такое – когда все позади?
Девочка задумалась о жизни без будущего и испугалась, потому что она живет только тем, что впереди, а впереди у нее так много. Почти все у нее впереди. У нее будет большая любовь, та самая... Пышная свадьба... Платье обязательно с корсетом на шнуровке сзади и с юбкой на каркасе, как она видела в доме Ван де Вурде на гравюре у Елизаветы Первой – дочери Генриха Восьмого... Потом у нее родятся дети, потом много еще чего... Есть куда идти. Как же можно вообще идти, если впереди – ничего? Еще на уроке рисования объясняли – если ты рисуешь идущего человека, то впереди должно быть гораздо больше места, чем за ним – иначе ему идти некуда. А бабуле идти – некуда! Она шлепнула ложкой в пюре и тут же посмотрела на мать.
Вчера у матери была истерика перед зеркалом. Тетка объяснила, что это кризис среднего возраста. И что она должна взять себя в руки, и еще о том, что у нее растет чудесная дочь. На что мать закричала, что она связана этой чудесной дочерью как стреноженная лошадь! И еще что-то про пустые ночи... Потом стояла и некрасиво ревела, а все молча делали вид, что не замечают. И долго говорила в спальне по телефону. Кто-то пытался ее успокоить и не мог.
Наконец поели. Открыли окно. Снесли посуду к раковине. Старшая любила мыть посуду, это ее успокаивало. Все разошлись кто куда.
Девочка повисла на подоконнике и выглянула на канал. Каменные стены дома напротив ровно уходили под воду, дверь, выкрашенная синим кобальтом, висела над водой, и под ней не было ни крыльца, ни ступеней. В стороне, сбившись в кучу, спали утки, засунув головы под крылья. Вода цвета графита чуть шевелилась, будто дышала. Девочка сначала болтала головой, качая челкой перед глазами, и от этого мир распадался на множество статичных картинок, а потом вдруг застыла, приоткрыв рот. Справа по каналу медленно плыла длинная узкая лодка, в ней было семь женщин, одетых в черное. Они сидели ровно, не двигаясь, словно неживые. Их острые профили повторяли один другой, а алебастровые кисти рук лежали на длинных юбках. В уключины были вставлены горящие факелы, и свет от них плыл по воде вслед лодке.
* * *
На следующий день к дому подкатил дорогой автомобиль семьи Ван де Вурде. Старый маленький чемодан сунули в багажник, в щель между двумя большими чемоданами в бордовых чехлах. А девочка села на заднее сиденье к подруге. Ехали медленно – на узких улицах было много велосипедистов – сначала по набережной, там в ее любимой вафельной скучали два продавца в черных беретах, потом мимо свежепобеленного монастыря, потом через мост направо, по ратушной площади, так как ремонтировали улицу Оуде Бург, и, наконец, через парк к станции. В поезде она смотрела на островерхие фасады со ступенчатыми откосами. Потом на бесконечные поля. А уже через три часа самолет уносил девочку с миссис Ван де Вурде и ее дочерью в далекий Белиз на целых двенадцать дней. На Атлантический океан, под жаркое южное солнце.
* * *
А в Брюгге шел мелкий дождь, туристы сбились с пивом под зонтиками кафе. В башне уныло звонили колокола, и только лебеди, как ни в чем не бывало, качались на воде, подернутой мутной рябью. Сестры пили в гостиной кофе.
