Он осторожно развернул плед. Сел и огляделся. Все погрузилось во тьму, как в черную тушь, и, словно пропитываясь ею, стало этой черной тушью. Темнота не просто скрывала предметы, она проникала в них. И впитывая ее, все делалось большим и тяжелым. Танака вспомнил, где он уже видел такое. Однажды, когда пролил отбеливатель на почти новые брюки и друг посоветовал перекрасить их. Танака купил специальную краску, поговорил с продавцами – те дали ему инструкцию, там предлагалось сделать это в стиральной машине. Только вместо порошка положить краску. Он решил одновременно с брюками покрасить пару белых футболок и носки. Сел у дверцы машинки и наблюдал, как это произойдет. Сначала в барабане закрутились вещи. Потом по стеклу поползли капли воды, и вещи стали намокать. Какое-то время болтались просто мокрыми. Потом вода посерела и с каждым оборотом вбирала в себя этот темный краситель. Вещи сначала сопротивлялись: они перекатывались в темной воде, сохраняя свой собственный цвет. Но потом сдались и начали наполняться этим цветом, как кровью. И очень быстро стали частью темной жидкости, в которой крутились еще долго. И выделялись только плотностью, будто это все стало одной полужидкой субстанцией, с некоторыми уплотненными в ней частями.
В настоящее Танака вернул равномерный скрип. Мимо провозил свою тележку мусорщик. Танака закрыл глаза, чтобы мусорщик с ним не заговорил, посидел недолго с закрытыми глазами, а потом лег на спину. Слышно было, как уборщик остановился неподалеку. Прекратило подсвистывать колесо. Танака не отрывал глаз.
– Как вовремя вы пришли делать Цукими! – сказал уборщик глухим голосом.
– Что?
– Сегодня полнолуние, – продолжал мусорщик, – самое время для Цукими!
[8]
– Цукими?
Танака открыл глаза: прямо над ним висела огромная ярко-голубая луна с кратерами, неровностями и всполохами. Она была похожа на угли из хибачи
[9]
, но только светилась не теплым, а ровным холодным светом. По небу ползли нефтяные разноцветные разводы. Луна была великолепна – она рассыпала вокруг себя мелкую серебряную муку, которая переливалась алмазной радугой. Танака прищурил глаза, и от этого сияющего круга выросли кинжалами ровные и длинные лучи.
Улыбаясь, он оглянулся на сад. Повсюду на старых деревьях сакуры, как облака из тысячи светлячков, сияли белые россыпи. Луна проявила лопнувшие наконец бутоны, и они горели в темноте ровным фосфорным светом...
ИНСТРУКЦИЯ ПО ЭКСПЛУАТАЦИИ
– Я – к-то?
– Не волнуйтесь. Главное – не волнуйтесь.
– Ч-то... Ч-то у ме-ня с го-ло-вой?
– Не волнуйтесь.
– Ч-то...
– Это пройдет.
– О-о-о-о...
– Все будет хорошо.
– У ме-ня опу-хло лицо?
– Нет.
– Ска-жи-те... Мне... У ме-ня о-пу-хло лицо?
– Нет, не опухло. Успокойтесь.
– А по-че-му? По-че-му не опухло?
– А почему оно должно опухнуть?
– Ну... Я чувст-вую, как о-но опу-хло.
– Это побочный эффект от лекарства.
– Со м-ной что-то не т-ак!
– Я рад, что вы это сами понимаете.
– Я не в э-том смыс-ле!
– Я понимаю.
– Нет... Вы не по-ни-маете! Сей-час... Опять у-сну...
– Это хорошо.
– Нет! О-дин воп-рос... Это на-все-гда?
– Нет, это не навсегда...
Картинка перед глазами дрогнула, свернулась, а вслед за тем закрылось сознание. Когда я проснулась в следующий раз, в комнате никого не было. Руки крепко схвачены ремнями, ноющая боль в спине. Было сложно сфокусироваться. Я зажмурилась на яркое пятно окна в квадратах решетки. Привыкла, чуть приоткрыла глаза. Молочным светом скучно сияло эмалированное небо. Я прислушалась к себе – было спокойно и пусто. Не было ни волнения, ни страха, ни желаний. В голове так же, как и в небе, – никак.
Крашеный подоконник, на нем мутная банка с полосой от испарившейся воды и сдвинутая вбок белая короткая занавеска. Под подоконником до батареи кусок некрашеной стены грязно-серого цвета. Такого же цвета на длинных ногах – колченогая тумбочка.
Вот открывается белая, в районе ручки обшарпанная дверь и впускает человека с темным в наплывах лицом. Он, прижимая ладонью накладной крахмальный карман белого халата, склоняется надо мной:
– Как вы?
Я молчу, потому что это самый правильный ответ, когда ты ничего не чувствуешь. Молчать. В накладном кармане перед моим лицом, в углу – пятнышко синих чернил и торчит ручка. Я никогда не любила писать синим – всегда предпочитала черный. Синий – цвет дешевой канцелярии и школы.
– Как вы поспали?
Я вовсе и не спала – я умирала на время, неужели он не понимает, но ему нужен ответ. Что ему сказать...
Я откашлялась.
– Было темно.
– То есть вы отдохнули?
– Было темно.
– Вы долго спали.
Что бы я ни говорила, у него четкая программа дебильного позитива, с ним невозможно спорить – он говорит сам с собой. Не нужно играть с ним в прятки.
– Я хочу вернуться домой!
– Мы тоже хотим, чтобы вы вернулись домой.
– Я хочу вернуться домой!
– Послушайте. Я пришел к вам с предложением.
Понятны все его уловки – сейчас он объяснит, как мне здесь будет хорошо, что это мое место и как мне это все необходимо... Ну... Давай...
– Знаю, что здесь вам плохо и это место не для вас.
Наверное, он увидел, как я удивилась. Присел на стул у кровати.
– Мы знаем, что вы – талантливый писатель.
Он похлопал себя по карману с ручкой – видимо, указывая этим на связь человека, который пишет, с орудием его труда.
– Так вот, у меня к вам предложение – вы напишете нам грамотную инструкцию по эксплуатации этой комнаты. – Он сделал круговое движение глазами. – Инструкцию по безопасности и правильному использованию. Так, чтобы в ней были освещены ВСЕ возможные, необходимые аспекты. Не торопясь, качественно и вдумчиво. Сдадите ее нам, вернее, лично мне, и тогда мы вас сразу отпускаем домой. Даю вам честное слово – как главврач этого заведения. Прошу отнестись к этому со всей серьезностью, не упустить ни одну деталь. Мы уверены, что у вас получится качественный продукт, который мы сразу же сможем ввести, так сказать, в активный оборот! Вам принесут все нужные для этого материалы, а вы пообещаете нам все тщательно, не торопясь изучить и выдать, так сказать, на гора шедевр!
Он замолчал, улыбнулся и наконец отпустил карман. Потом в палату вошел человек с лисьей мордой, отстегнул меня от кровати, приоткрыл форточку, и они ушли.
