Аркаша внимательно посмотрел на меня. Потом поднял указательный палец и назидательно сказал:
Стучит копытом,
Землю роет,
Пожилой
Сперматозоид…
Говорят, эти стихи написал один известный филолог. Возможно, он имел ввиду вовсе даже не актеров, а пожилых деятелей науки.
Анализ мочи
Кстати, о пожилых деятелях науки…
В университетские годы я все чаще стал замечать, что студенты на самом деле гораздо дисциплинированнее своих преподавателей. В самом деле, обнаженный человек, равный себе, которому не на что уповать, готов принимать смелые, неожиданные и ответственные решения. А вот профессор, пребывающий в плену идеалов и беспечно полагающийся на свою книжную мудрость, напротив, внутренне разболтан и легкомыслен.
В особенности когда дело касается серьезных жизненных проблем.
Опыт показывает нам, что транспортировка важного продукта человеческой жизнедеятельности, мочи — мероприятие крайне трудоемкое. Иногда оно приводит к сложнейшим психологическим конфликтам. Это довелось испытать моему приятелю Олегу Табонину. Сейчас он известный филолог, профессор, живет за границей. А в 1980-е Олег был юным студентом и учился в университете небольшого эстонского городка. Когда Олег поступил на третий курс, его, как и всех остальных, обязали пройти медосмотр. Померить рост, проверить зрение и т. д., а также сдать анализ мочи. Если студент не имел справки о том, что он «сдал мочу», его на четвертый курс не переводили. Кстати, без такой справки не брали и на работу. В период развитого социализма было так: сдал мочу — значит, получил пропуск в большой мир. Не сдал — пеняй на себя.
Мой научный руководитель Александр Анатольевич Чамеев в 1990 году подавал заявление на должность доцента в один гуманитарный питерский вуз. Он подготовил разные бумаги: дипломы, подтверждающие его научную степень и звание, список публикаций, трудовую книжку и медкарту. И принес все это в какую-то административную комнату. Там сидела очкастая секретарша, похожая, как рассказывали присутствовавшие при этой сцене, на мужчину средних лет. Она брезгливо приняла у Чамеева папку, достала оттуда бумаги и принялась их перебирать. В какой-то момент, не поднимая головы, она устремила на Чамеева поверх очков тяжелый взгляд и ледяным тоном спросила:
— А где анализ мочи? Сдавали?
— Нет, — растерялся Чамеев. — Я думал…
— Вы думали! — перебила его секретарь. — Доцентом вот хотите работать, а мочу не сдали!
— Да уж какой из меня доцент, если я мочу не сдал, — вздохнул Чамеев.
— Ну, вот видите, — смягчилась секретарь. — Сами ведь все понимаете.
Документы у Чамеева в тот день не приняли.
Но вернемся к Олегу Табонину. В отличие от Чамеева он был дисциплинирован. Загодя обзавелся баночкой из-под майонеза и решил все сделать как полагается. Однако неожиданно встал вопрос о транспортировке баночки. Кожно-венерологический диспансер, куда ее следовало отнести, находился в двадцати минутах ходьбы от его дома. Проблема заключалась в том, что баночка никак не закрывалась. А значит, ее невозможно было поставить в сумку — содержимое бы расплескалось. Оставалось только одно — идти в КВД и держать баночку в руке. Но открыто сделать это было немыслимо. Идти по городу? У всех на виду? С банкой мочи?.. Просто невозможно. И Олег решил замаскировать банку. Он взял местную эстонскую газету. Сделал из нее небольшой кулек и обернул им банку. Прохожие изредка оборачивались, удивляясь скромному юноше, который идет по Тарту и торжественно держит перед собой какой-то кулек. Табонин напоминал романтического влюбленного, спешащего на свидание с букетом цветов. Только двигался он почему-то очень медленно и цветов было не видно. Пробегавшие мимо дети то и дело норовили заглянуть в кулек. Мол, чего это там дядя прячет? Может, конфеты? Или семечки?
Олег был уже на полпути к КВД, как вдруг пошел дождь. Сначала он накрапывал, а потом хлынул как из ведра. Зонтика не было. Кулек, маскировавший банку с мочой, намок, обмяк и, наконец, развалился, явив прохожим небольшую стеклянную емкость с мочой, подлежащей анализу. Пришлось моему другу выливать все это под ближайшее дерево. Так неудачно закончилась первая попытка транспортировки мочи.
Но Олег Табонин был не из тех, кто отчаивается. На следующий день он вновь отправился в КВД с заветной баночкой, предусмотрительно обернув ее черным полиэтиленовым пакетом. Дождя, к счастью, не было. Олег шел по Тарту и что-то радостное насвистывал себе под нос. Вот из-за поворота уже показалось серое здание диспансера. Олег прибавил шагу. Он подошел к крыльцу с черными перилами, как вдруг дверь, ведущая в диспансер, открылась и из нее вышел Юрий Михайлович Лотман. Собственной персоной. Легенда отечественной филологии. Эпохальный ученый.
Квартира Лотмана размещалась в этом же доме. На первом этаже располагались кабинеты диспансера, а на втором жил Лотман.
Столь нелепое соседство часто сопровождалось недоразумениями. Какой-нибудь незадачливый донжуан по ошибке звонил Лотману. И на строгое: «Кто здесь?» — припадал к замочной скважине и слезно молил автора «Структуральной поэтики» и «Бесед о русской культуре» вылечить его от венерической напасти. Лотман всегда отвечал категорическим отказом.
Потому, увидев Лотмана, Олег не удивился и вежливо поздоровался. А Лотман, в свою очередь, решил, что Табонин как верный ученик пришел навестить его, Лотмана. Он и заподозрить не мог, что у студентов есть какие-то дела в КВД.
— Здравствуйте, здравствуйте! — радостно сказал Лотман. — Очень кстати. Мы как раз сейчас садимся обедать. Я вот на пять минут спустился воздухом подышать. Целый день за столом, знаете ли…
Олег смутился. Ведь он пришел сюда вовсе не за этим. Но возражать великому Лотману, перед которым он благоговел, было невозможно. Сказать: «Я не к вам, Юрий Михалыч, я мочу сдавать», — позор.
— Да я, собственно… — начал было он, но Лотман его перебил.
— И слышать ничего не хочу! Пообедаете с нами. Идемте!
С этими словами он открыл дверь, жестом приглашая своего юного гостя войти. Олег успел, однако, поставить банку на дно урны, стоящей у двери.
Когда он через час спустился и заглянул в урну, банки там уже не было. Видно, она приглянулась какому-нибудь эстонцу как предмет, безусловно, необходимый в хозяйстве.
Случай из педагогической практики
Студенческие инициативы, даже если они проявляются вне стен университета, часто раздражают старых опытных работников образования. Своей смелостью и артистизмом, на которые способен только по-настоящему одинокий человек с обнаженным сердцем.
И если вы открыли гостиницу где-нибудь на берегу Красного моря и вам нужны аниматоры — приглашайте студентов, но предоставьте им полную свободу. Аквоаэробика, водное поло, соревнование по настольному теннису, конкурс, кто дальше плюнет — забудьте про них! Это вчерашний день. Положитесь на инициативу студентов и не мешайте им. Они сами все придумают и организуют досуг ваших постояльцев. Не сомневайтесь. Правда, будет немного жутковато. Но зато смешно. Главное — не надо пугаться и пить валокордин. Пусть жизнь течет своим чередом и непредсказуемо самовозрастает. Людям это нравится. Они ведь любят читать, смотреть, слушать, но только не жить.
