— То есть те, кто сегодня играют рикш, завтра станут владельцами студии? — скептически спрашиваю я.
— Разумеется, нет, — отвечает она раздраженно. — Им нужна роль со словами. За это много платят, Перл, ты же знаешь.
Бак Ва Том уже пару лет соблазняет Мэй рассказами о ролях со словами, но ей они так и не достаются. А вот Джой уже довелось произнести в разных фильмах несколько фраз. Мешочек, куда я складываю ее заработки, изрядно раздался — а ведь она еще так мала! Тем временем тетушка Джой жаждет получить свои двадцать долларов за фразу — за любую фразу. Сейчас она готова согласиться даже на простое «Да, мэм».
— Если целыми ночами изображать из себя дурную женщину — это такое перспективное занятие, — говорю я язвительно, — так почему тебе еще не дали роль со словами?
— Ты прекрасно знаешь! Я тебе тысячу раз говорила! Том говорит, что я слишком красива. Каждый раз, когда режиссер выбирает меня, какая-нибудь звезда мешает мне. Они не хотят соперничать со мной, потому что знают, что победа будет за мной. Знаю, это нескромно, но так говорят все.
Съемочная группа закончила размещать людей на площадке и устанавливать реквизит, который понадобится при съемках следующей сцены. Фильм, над которым мы работаем, — это «предупреждение» о японской угрозе. Пока что, после пары часов, проведенных на съемках одной и той же уличной сцены, мне кажется, что все это имеет мало отношения к тому, что нам с Мэй довелось испытать в Китае. Но, услышав рассказ режиссера о следующей сцене, я вся сжимаюсь.
— Будут падать бомбы, — объясняет он в громкоговоритель. — Это не настоящие бомбы, но звук будет очень правдоподобным. Затем на рынке появятся япошки. Вы побежите в ту сторону. Ты, с тележкой! Опрокинешь ее на бегу. И мне надо, чтобы женщины кричали. Кричите очень громко, как будто сейчас умрете.
Камера начинает работать, я прижимаю к себе Джой, издаю, как мне кажется, неплохой вопль и пускаюсь бежать. Потом снова, и снова, и снова. Хотя сначала я боялась наплыва ужасных воспоминаний, этого не произошло. Фальшивые бомбы не сотрясают землю. Я не глохну от взрывов. Никого не разрывает на куски, и кровь не бьет фонтанами. Все это только игра, забава — вроде тех пьес, которые мы с Мэй много лет назад ставили для родителей. И Мэй была права, говоря о Джой, что она хорошая актриса: девочка послушно следует указаниям, ждет в перерывах и плачет, когда камеры вновь начинают работать.
В два часа ночи нас вновь отправляют гримироваться и мажут наши лица и одежду искусственной кровью. Мы возвращаемся на площадку, часть людей укладывают на пол — их ноги раскинуты, одежда изорвана и залита кровью, глаза смотрят в пустоту. Увидев приближение японских солдат, мы должны с криком пуститься бежать. Для меня это не составляет никакого труда. Я вижу желтые мундиры, слышу грохот шагов. Один из актеров массовки — такой же крестьянин, как и я, — толкает меня, и я кричу. Когда «солдаты» бегут вперед, выставив штыки, я пытаюсь отскочить, но падаю. Джой встает на ноги и убегает, перепрыгивая через трупы, удаляясь все дальше и дальше, бросая меня. Когда я пытаюсь встать, меня толкает один из солдат. Страх парализует меня. Хотя у всех вокруг китайские лица, хотя это всего лишь мои переодетые соседи, я кричу, не в силах остановиться. Я уже не на съемочной площадке — я в хижине где-то под Шанхаем.
— Стоп! — кричит режиссер.
Мэй подбегает ко мне, помогает мне встать и с тревогой спрашивает:
— Ты в порядке?
Я в таком смятении, что не могу говорить. Я киваю, и Мэй вопросительно смотрит на меня. Мне не хочется говорить о своих чувствах — не хотелось говорить об этом в Китае, когда я пришла в себя в больнице, не хочется и теперь. Я забираю у нее Джой и крепко прижимаю свою дочь к себе. Когда подходит режиссер, я все еще дрожу.
— Это было потрясающе, — говорит он. — Ваш крик был слышен за два квартала отсюда. Можете повторить? — Он умоляюще смотрит на меня. — Можете повторить еще несколько раз?
Я молчу, и он продолжает:
— Мы заплатим еще и вам и девочке. Крик — это уже роль со словами, и я обязательно сниму ее личико.
Мэй крепко сжимает мою руку.
— Вы согласны? — спрашивает он.
Я пытаюсь выбросить из головы воспоминания о хижине и подумать о будущем своей дочери. В этом месяце мне удалось бы отложить для нее чуть больше.
— Постараюсь, — наконец отвечаю я.
Мэй еще сильнее вцепляется мне в руку. Когда режиссер отходит, она оттаскивает меня в сторону.
— Позволь мне покричать вместо тебя, — умоляет она шепотом. — Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне.
— Это же я кричала, — говорю я. — Мне хочется, чтобы из этой ночи все-таки вышло что-то стоящее.
— Это мой единственный шанс.
— Тебе всего двадцать два…
— В Шанхае я была красоткой, — продолжает Мэй. — Но это — Голливуд, и мне осталось не так много времени.
— Мы все боимся постареть, — говорю я. — Но мне тоже этого хочется. Ты что, забыла, что я тоже была красоткой?
Она не отвечает, и я пускаю в ход единственный аргумент, перед которым, как мне кажется, она не сможет устоять:
— Я вспомнила то, что произошло в хижине.
— Ты всегда используешь тот случай, чтобы получить то, что тебе нужно.
Я делаю шаг назад, пораженная ее словами:
— Что ты сказала?
— Ты просто не хочешь, чтобы у меня было что-то свое, — говорит она отчаянно.
Я стольким ради нее пожертвовала — как она может так говорить? С годами моя обида растет, но она еще ни разу не помешала мне дать Мэй все, чего она желает.
— Все возможности всегда доставались тебе, — продолжает Мэй уже громче.
Теперь я начала понимать, что происходит. Если ей не удается добиться того, что ей нужно, она пытается взять это силой.
— Какие возможности?
— Мама с папой послали тебя в колледж.
Этот аргумент несколько устарел, но я отвечаю:
— Ты же сама не хотела.
— Все любят тебя больше, чем меня.
— Это просто смешно…
— Даже мой собственный муж предпочитает тебя мне. Он с тобой всегда так мил.
Какой смысл спорить с Мэй? Мы вечно ссорились по одним и тем же поводам: наши родители любят одну из нас больше, у одной из нас есть что-то лучшее — будь то мороженое с более вкусным сиропом, модная пара туфель или более общительный муж, или же одна из нас хочет сделать что-то вместо другой.
— Я кричу не хуже тебя, — давит Мэй. — Снова прошу: пожалуйста, позволь мне это сделать.
— А Джой? — мягко спрашиваю я, наступая на больную мозоль моей сестры. — Ты же знаешь, что мы с Сэмом откладываем деньги, чтобы она могла поступить в колледж.
— До этого еще пятнадцать лет. И ты думаешь, что китаянку возьмут в американский колледж?
