– Ну, чего встала? – рассердилась Ольга.
– А ты чего?
– Слушай, Ленка, если ты и дальше будешь так дергаться…
– А может быть, подождем, пока фонари погасят?
– Ты спятила – в темноте? Что мы с тобой в этой темноте-то увидим?
– Зато и нас не увидят.
– Да пошла ты, трусиха несчастная! Мы с тобой звонить едем. Понятно? Ну и все!
Световой круг они преодолели почти бегом, стуча пустой коляской и скрипя рессорами.
– Ну куда тебя понесло! – набросилась Ленка на Ольгу, едва они въехали в темноту. – Кто же так звонить едет. Сразу видно, что у тебя пустая коляска.
– Да брось ты! – огрызнулась Ольга, но дальше повела коляску осторожно, стараясь, чтобы та не скрипела. Однако стоило им приблизиться ко второму фонарю и вступить в освещенное пространство, как снова Ольгу точно толкнуло в спину и понесло по аллее, а Ленка припустилась за ней.
– Ой, Моржухина! Ты не помнишь, какой телефон у Вадима?! – крикнула вдруг Ленка дурным голосом.
– Ты что, совсем рехнулась? – въехав в темноту, прошипела Ольга.
– Но мы же звонить едем, – шепотом ответила Ленка.
– А фамилию мою зачем орать на весь поселок?
– Ну и что такого? Мы же звонить едем.
– Ничего умнее ты не могла придумать – спрашивать у меня телефон собственного мужа.
Они прошли еще метров десять, когда Ленка опять заорала дурным голосом:
– С тобой о чем угодно забудешь! Даже телефон собственного мужа!
– Дура какая! – простонала Ольга.
– Ты зря так, – обиженным шепотом возразила Ленка, когда они еще чуть-чуть продвинулись вперед. – Что-то мутит слегка. От страху, наверно.
– Если ты еще раз крикнешь, я тут же поворачиваю обратно, – предупредила Ольга.
Угроза подействовала, и Ленка больше не раскрывала рта, даже когда Ольга, оказываясь в полосе света, припускала по аллее, скрипя рессорами и стуча пустым кузовом.
Они переехали через освещенную дорогу и поехали по освещенной аллее.
Помимо всего прочего, район ездунов еще тем отличался от старого поселка, что ярко освещался по вечерам, и фонари в нем гасили на час позже, чем в других местах.
Они остановились у дома, возле которого спилили березы.
– Вон! Лежат! – простонала Ленка.
– Лежат, куда они денутся, – хрипло отозвалась Ольга.
– Олечка, миленькая, а может, подождем? Может, подождем, пока они заснут? Пока фонари погасят…
– Тихо! – Ольга решительно шагнула к канаве. Она наклонилась, крякнула, подняла с земли тяжелый березовый чурбан, прижала его к животу и заковыляла к коляске, а Ленка вдруг схватила коляску и метнулась с ней в противоположную сторону.
– Ты куда?! – прохрипела Ольга.
– Нельзя, Моржухина! Здесь же самое светлое место!
– Давай назад, дура! – хрипела Ольга, стоя на краю дороги, скрючившись и вздрагивая от напряжения, но не выпуская из рук чурбана. – Назад. Назад давай, слышишь?!
Вид у Ольги был настолько зверский, что Ленка не посмела ослушаться и вернулась. Вместе они уложили чурбан в коляску, та заскрипела, запрыгала на рессорах, но груз приняла.
– Идиотка! – выдохнула Ольга и пошла к канаве.
– Ты спятила?! Оленька, миленькая!..
– Идиотка! – повторила Ольга, наклоняясь над другой чуркой. – Помогла бы лучше!
Ленка сначала вцепилась в коляску, потом, отпустив коляску, метнулась в сторону, противоположную той, в которой была Ольга, и лишь затем подбежала к подруге и помогла ей оторвать от земли березовый чурбан.
– Ты спятила!.. Нас же сейчас… Боже мой… Не довезем же!.. Ну куда ты ее?! – в ужасе шептала Ленка, пока они тащили чурку до коляски, пока поднимали ее, пока втискивали. Ольга сопела и кряхтела, как мужик, а когда чурка была уложена в коляску, снова отправилась к канаве.
– Оленька, я тебя умоляю!
– Заткнись!
Дашкина коляска, после того как в нее уложили третий чурбан, сильно накренилась и просела на рессорах.
– Все, Моржухина! Поехали! К черту!
– Стой! Вдоль забора. Там темнее. По тропинке. Да не туда… Подожди! Я их одеялом накрою, – хрипела Ольга.
Они поехали по малоосвещенной тропинке вдоль заборов. Ленка толкала коляску, а Ольга семенила сбоку, обеими руками подпирая снизу днище и грудью отталкивая от себя кузов.
Странное зрелище являла со стороны эта парочка. Особенно когда, попав колесом в рытвину, коляска вдруг застревала, в ее глубине дергался и колыхался некто громоздкий и бесформенный, укутанный в байковое одеяло, переворачивался набок, грозя опрокинуть коляску, а одна из женщин, вцепившись в днище, грудью отпихивала от себя чудовищное свое детище и злобно хрипела: «Ну куда толкаешь! На себя тяни… Опрокинешь! На себя, говорю, тяни!»
Едва перебравшись через дорогу и въехав в темноту – фонари в старом поселке уже погасили, – Ленка отпустила коляску, отскочила в сторону, перепрыгнула через канаву и обхватила руками ствол березы.
– Не могу, Моржухина!.. Иди ты к аллаху!.. Ой, мамочки, умираю! – стонала она, сотрясаясь от хохота и медленно сползая животом по стволу.
– Прекрати немедленно, Ленка!.. Кончай, слышишь!.. Уроню же сейчас!.. Ленка! Убью, если не замолчишь! – сердито шипела на нее Ольга, но не сдержалась и засмеялась вслед за подругой, навалившись на коляску и уткнув лицо в байковое одеяло, которым были накрыты березовые чурбаны.
IX
Когда они въехали на участок, и Ленка покатила коляску к крыльцу, Ольга обернулась закрыть калитку и вдруг заметила в темноте три красных огонька.
– Все. Мы пропали. Нас видели, – подбежала к крыльцу Ольга.
– Чего?.. Кто это нас видел? – громко удивилась Ленка.
– Да не ори ты! Серьезно тебе говорю – у калитки курят какие-то люди.
– Ну и пусть себе курят! Нам-то какое дело? Давай и мы закурим за компанию, – сказала Ленка, не понижая голоса.
Ольга вырвала у нее коляску, налегла на ручку и повезла коляску к хибаре. Там она, сдавленно кряхтя, одну за другой перетащила березовые чурки в хибару и спрятала их под стол, занавесив скатертью, которую стянула со стола до самого пола. Затем опрокинула коляску, выгребла из нее щепки и ошметки коры, снова поставила коляску на колеса и отогнала к террасе. На все это Ольга затратила не более пяти минут.
Когда она вошла на террасу, Ленка сидела за столом, откинувшись на спинку стула, упершись локтем в один из листков с Лилиными записями и прихлебывая чай из Лилиной чашки. Лиля же пристально смотрела на Ленку, но той как бы не видела.
