Тогда авантюристка вздохнула еще раз, очень глубоко, и подняла на Веру ангельски безмятежный взор.
– Не надо полиции. И Люку тоже не говорите, пожалуйста.
– Он для вас просто «Люк»? – поразилась Вера. – Разве вы…
Хотела спросить, состоит ли она с Шарпантье в отношениях, но не стала. К делу это не относилось. Хотя странно. Если бы у смазливой санитарки с директором были шуры-муры, этот факт вряд ли удалось бы утаить от внимания остроглазых жительниц мезона.
Однако Валда не только поняла незаконченный вопрос, но и ответила на него:
– Нет, у нас с ним ничего. Хотя я бы и не против. Такой интересный мужчина! Но у меня контракт.
Твоему контракту это только пошло бы на пользу, подумала Вера.
– Мне нужен чокнутый старичок, – продолжила латышка с поразительным бесстыдством. – Слишком хорошие деньги.
Задохнувшись от возмущения, Вера воскликнула:
– У «чокнутого старичка» есть сын! И если я ему про вас расскажу (а я обязательно это сделаю), то вам надо будет бояться не полиции!
Ей захотелось схватить мерзавку за шиворот и как следует тряхнуть. Или врезать ей по наглой физиономии. Вера даже сделала шаг вперед и сжала кулаки. От санитарки с минимально допустимым по законодательству окладом пахло какими-то мудреными дорогими духами. Их запах показался Вере смутно знакомым.
Испугать аферистку не удалось. Та скорее удивилась.
– Сыну-то можно, – протянула она. – С ним у меня и контракт.
– Что?
– Он тоже интересный мужчина. Перспективный. Отца любит. Вы правильно делаете, что его пасёте, – с одобрением сказала Валда. – Парень – золото. Это он меня нанял. Привез сюда, всё устроил. Работа, конечно, тяжелая. Каждый день одно и то же, одно и то же. Но все-таки легче, чем было в Риге.
– А… какая у вас в Риге была работа? – пролепетала Вера, перестав что-либо понимать.
– В интернет-агентстве. Ну, эскорт-услуги. – Покачав на нее, непонятливую, головой, Валда объяснила попросту. – Девушки по вызову. У меня сыну три года, родители старые. А там чистыми в месяц три-четыре тысячи выходило. Но господин Берзин предложил вдвое больше. И вообще, старичок мне даже нравиться стал. Трогательный такой. Сначала мне трудно было, пришлось много всякого учить, запоминать, зато теперь легко.
– Берзин нанял вас, чтобы вы… опекали Эдуарда Ивановича? – не сумела найти точного слова Вера.
– Чтобы я делала его счастливым. Каждый день. Вы про жену его знаете? Ну так вот, это ее Валдой звали. Каждый день он со мной, то есть с ней, знакомится, ухаживает, влюбляется. А дальше уж от меня зависит. Обычно к вечеру пару раз поцелуемся, назначу ему свидание на завтра, и всё сызнова. – Лайма потупилась. – Но иногда, если настроение, или если его станет особенно жалко, можно и до конца дойти. Он даром что чокнутый и в возрасте, но мужчина еще вполне себе. Потому что чувствует себя на двадцать девять. Это для мужиков самое главное – на сколько лет они себя чувствуют…
Она обстоятельно и со знанием дела стала рассказывать, как сексуальные возможности мужчин напрямую зависят от их внутреннего самоощущения, но Вера уже не слушала.
Она думала: «Такое мог придумать только поэт, настоящий поэт. А ты, Коробейщикова, кончай быть идиоткой».
Что будет, то и будет. А от жизни бегать нечего.
Конечно, они со Славой невероятно разные. Придется менять его и меняться самой. Это нелегко. Но большая любовь – всегда большая работа.
Ей хотелось выспросить подробности. Как именно Слава инструктировал свою агентку – санитарку любви, проститутку милосердия. Что рассказывал об отце и матери. Часто ли общается с Лаймой.
Но распахнулась дверь гостиной, без стука. На пороге стоял Эмэн. Невероятно: он смотрел не мимо Веры, а прямо ей в лицо.
– Lève-toi, va!
[22]
– сказал он трескучим голосом и сделал правой рукой повелительный жест. Повернулся, скрылся в коридоре.
Пораженная, она встала и последовала за ним. Что за чудеса?
Аутист шагал механической походкой робота, не поворачивая головы и не отвечая на вопросы.
Они достигли лестницы, стали подниматься. На третьем этаже Вера догадалась, что ее ведут в палату Мадам.
Эмэн остановился возле кровати и во второй раз поглядел прямо на Веру.
– Иди и смотри! – повторил он.
Взял за руку. Это уж было совсем странно. Известно, что аутисты всячески избегают телесного контакта с малознакомыми людьми.
– Чего ты хочешь? – спросила Вера по-французски. Он положил ее ладонь на лицо коматозной старухи.
Оно оказалось неожиданно теплым. Вера хотела отдернуть руку, но Эмен не позволил.
– Глупый симулякр! – сердито сказал он и топнул ногой.
Чтоб не нервировать больного, Вера подчинилась.
И ощутила под ладонью трепет ресниц, будто кожу щекотал крылышками ночной мотылек.
Щекотание было ритмичным. Раз – раз – раз. Потом трижды быстро: раз-раз, раз-раз, раз-раз. И опять: раз – раз – раз. Пауза, и снова: раз – раз – раз. Раз-раз, раз-раз, раз-раз. Раз – раз – раз. Пауза. Раз – раз – раз. Раз-раз, раз-раз, раз-раз. Раз – раз – раз.
– Ах, вот что ты хотел мне показать. Ритмичное движение ресниц, да? Это у нее конвульсивное.
Говорить она старалась как можно мягче, но Эмэн продолжал сердиться.
– Глупый симулякр! Негодный симулякр!
И прижал ее кисть сильнее.
Теперь Вера простояла без движения долго, минут пять.
Ресницы все время шевелились в одной и той же последовательности. Что бы это могло означать с физиологической точки зрения? Кто ж ответит. Процессы, происходящие в организме, который погружен в кому, наукой мало изучены.
Стоять полусогнутой было неудобно, затекло плечо, и в конце концов Вера ласково высвободилась.
– Я пойду. У меня дела.
Вслед раздалось:
– Глупый симулякр! Никуда не годный симулякр!
И посмотрел Эмэн, и сказал: «Это нехорошо!»
Обедала сегодня Вера одной из последних. Ресторан был пуст, только у окна сидел Валерий Николаевич Ухватов, бывший полковник КГБ. Она предпочла бы поесть в одиночестве, нужно было додумать про Славу, но невежливо, тем более Ухватов сделал приглашающий жест. Вообще-то он был собеседник интересный, они часто разговаривали о всякой всячине, но сегодня Вера отмалчивалась или отвечала односложно, и Валерий Николаевич оставил ее в покое.
Через некоторое время, уже добравшись до десерта, он вдруг сказал:
– Какая-то ты сегодня не такая. Всё СОС выстукиваешь. Случилось что-нибудь?
