– Кто бы говорил, – сказал я.
– Евген, включи какую-нибудь музыку, – сказал Дрюча.
Я включил магнитофон.
– Нет, не это, вот этот диск. – Он показал пальцем.
– Он такой требовательный, когда пьяный, – сказал Миша.
– Я люблю ее, – сказал Дрюча, он опять лег, потом сел на кровати. – Я брошу мир к ее ногам и растопчу его для нее.
Он жестикулировал и говорил о любви, потом опять лег.
– Все, мне надо спать. Скоро придет Лида.
Проказов спал. Я прочитал Мише стихотворение, которое написал Маше, он сказал, ничего. Там были медвежата, жирафики, прочее. Нежность, выворачивание себя наизнанку, демонстрация внутренностей.
Потом ночью я лежал на верхней койке, снизу спал массивный Юра. Когда он поворачивался, меня качало. Я смотрел в окно. Падал пушистый октябрьский, славный такой, снег. Этакое беленькое мягкое предчувствие зимы, любовь, тыры-пыры. Мне казалось, моя любовь честнее и чище проказовской. В ней меньше позы. Только моя любовь чего-то значит. А в имени Маша было много нежности и женственности.
Юра душевно хрюкнул во сне.
5
Я проснулся рано и спать больше не мог. Я все думал о том, как я влюблен, и, чтобы совсем себя не насиловать, решил сходить на лекцию, но и там думал о том же.
На перемене я спросил у Вовы Радайкина, моего однокурсника, который живет в одной комнате с Базаном:
– Что там случилось у нас с Ваней?
– То есть?
– Ну, я не очень помню. Вот, на днях мы повздорили.
– Ты курил возле шестого корпуса, и подошел Ваня. Он спросил, когда ты отдашь деньги. – Вова назвал мне имя того, кому я должен, которое я сразу же забыл.
– А кто это?
– Парень из нашей комнаты.
– И?
– И ты сказал, что это не Ванино дело, чтоб он отвалил. Ну и слово за слово.
– Ну, это вправду не его дело.
– Видишь ли – имя того, кому я должен, – он стеснительный. И Ваня поэтому сказал тебе. Потому что он сам не скажет.
– Ваня еще, поди, обиделся на меня?
– Ну да. Есть немного.
– Ладно, скажи, что я занесу деньги вашему чуваку.
До меня доперло, что с его фамилией. Радайкин. Там есть Апдайк в Радайкине. Джон Апдайк. Вот на что похоже. На фиг Апдайка. «Кролик, беги», «кролик разбогател», «а не пойти ли вашему кролику на хер?». Ладно, я почти не читал Апдайка, может, он не так уж плох. Он умер.
Маша пообещала зайти, но все не заходила. Я в этот день все ждал и ждал ее в общаге, а она все равно не заходила. У меня быстро билось сердце, я взволнованно прислушивался к шагам за дверью, но она не заходила опять. Я написал два-три-четыре стихотворения о любви. А ее все не было и не было.
Я был один. Я сел и начал рисовать каракули на клетчатом листе. Рисовал себе, рисовал. Что-то внутри пульсировало и прыгало из стороны в сторону, как обезумевшая макака. Нежность. Нежность, которой некуда вылиться. Она стучалась и стучалась, а ей отвечали: иди, родненькая, на хрен отсюда. Некого обожать. НЕ-КО-ГО.
Не заметив как, я начал мелко-мелко выводить на бумаге слово «ЖОПА». Много-много раз. Я все его писал и писал. Потом поверх мелких «жоп» начал писать крупные «жопы». Потом я уже закрывал глаза, и все у меня было под веками в жопах.
Я начал смеяться и повалился на кровать.
Позже пришел Проказов.
– Не знаю, – говорил он. – Она меня боится или что. Или не хочет быть со мной.
Он говорил о Лиде, как будто играл в театре.
– А я, – ответил я, – нашел чудесный способ не заморачиваться на эти любови. Садишься и пишешь на бумажке много-много раз слово «жопа».
Я показал ему листочек.
– Ну, как тебе моя магия?
– Не очень.
Дрюча валялся на кровати. Грустный и задумчивый. Я подумал, что мои жопы на бумаге для его любви не идут. Такое не видно со зрительских рядов, а это лишает его любовь – лишает чего? Любви, может. Хотя я, конечно, предвзято относился. Я смотрел на его любёнка с огромного столба моей Великой Любви.
На следующий день я выводил на бумаге слово «говно». Оказалось, что я писал столбиками. Исписал первую страницу – в ширину у меня получалось шесть «говна». Я посчитал в высоту листа – тридцать восемь. Я задумался: тридцать восемь на шесть. Ответ получался: двести двадцать два.
Двести двадцать два! Я радостно повалился на кровать. Но потом пересчитал: двести двадцать восемь, тупица. Вот она, твоя кишечно-анальная бумажная магия. Вот она. Никакого тебе счастливого числа.
Потом я вспомнил, что уже два дня не ел, и пожарил картошки. Какое-то время было легче.
Потом Проказов увидел мою бумажку:
– Опять не зашла?
– Ну.
– Судя по всему, если я правильно понимаю логику, завтра ты будешь писать «пиздец».
– Почему ты так решил?
– «Жопа» – четыре буквы. «Говно» – пять. «Пиздец» – шесть.
– Нет, у меня не так. У меня в развитии: «жопа». Потом – «говно». А дальше – все. Конец. Слив.
– Так даже страшнее.
6
Я позвонил отцу, сказал ему, где я. Съездил домой и набрал продуктов. Отец дал мне денег, сказал, что будет понемногу выдавать мне из пенсии (я получаю пенсию в связи с потерей одного кормильца). Мы с Мишей съездили к Сперанскому и привезли компьютер. У меня была только одна игра, в которой черная овца бегает по полю и насилует белых овечек. Нужно изнасиловать всех, но за тобой гоняются дед-пастух и собака. В комнату приходило полно народу, и мы все играли по очереди. Лида теперь тоже частенько заходила к Дрюче. Он ее обнимал, как обнимают, может быть, статую. Один раз он при мне зачем-то пересказывал ей книжку жанра фэнтези. Потом он говорил: «Она меня боится», «Она еще девственница», «Сегодня мы просто спали вместе, и у меня всю ночь стоял, УЖАС» – такое. Почему-то другие так смешны в этих ситуациях, и только у меня все не так. Пока это не закончится – потом будешь думать, ба, ну я и придурок. А пока я сижу здесь, готовый сжулькать вас, изметелить, лишь вы мне усмехнетесь краем рта над моими чувствами. И все остальное было тупым, и все остальные на фоне того, что происходит со мной.
Еще мы с Дрючей все время планировали начать ходить на пары. Я составлял у себя списки, на какие предметы мне надо ходить и в какие дни. А потом эти бумажки терялись.
Я несколько раз встречал Машу в универе, она говорила, что зайдет, но не заходила, или, может, заходила, когда меня не было. А я так волновался.
Юра переехал в другую комнату, давно собирался к парням, которые тоже ходят в читальный зал. Мы как-то раз встретились с Юрой на кухне. Или что это такое? В общем, в общаге на каждом этаже есть такое местечко с двумя раковинами и печкой (печкой этой при мне никто ни разу не пользовался). Я пришел мыть кастрюлю, а Юра мыл тарелки. Я ему:
