— Это очень хорошо сделано, — заверил ее директор, вновь пододвигая к себе пачку фотографий. — Очень убедительно. Что-то, конечно, необходимо предпринять в отношении этого человека. Но я не уверен, можем ли мы…
— Если мы не можем, Тим, то кто? Куда мне послать эти снимки? Или же мне придется найти человека, который — или которая — возьмет дело в свои руки. Неужели кому-то придется вламываться в эту квартиру и делать то, что должны сделать мы?
Директор искоса посмотрел на Бонни и начал ритмично постукивать по ладони бумагой. «Это может вызвать негативную реакцию прессы, — промямлил он. — Мы можем потерять деньги. Нет, этого делать нельзя». Он еще несколько раз постучал бумагой и, наконец, пришел к решению, которым не собирался делиться с Бонни — во всяком случае, не сейчас. «Можно я возьму это? — спросил он; она кивнула. — У меня есть друг. Старый друг. Мы несколько лет не виделись, но, возможно, он сможет что-то сделать.
Держись, Бонни. Посмотрим, что из всего этого получится».
Он вышел из приемной, помахивая фотографиями и что-то бормоча себе под нос. Бонни разжала кулаки. Онемевшие пальцы начали болезненно покалывать от прилива крови.
Итак, у Тима был «старый друг», который в состоянии чем-то помочь; у нее же самой появился новый друг, который может залезть в любую квартиру.
На минуту ей представился милый, сказочный образ Готам-сити, где почти каждый знал кого-то (или сам был кем-то), кто на самом деле являлся совсем не тем, кем казался, и каждый, кто знал эту тайну, хранил ее, как она хранила тайну Женщины-кошки Селины Кайл.
Селина становилась Женщиной-кошкой. Они были одного роста и сложения.
Глаза одного цвета. Одинаковые голоса, одни и те же жесты и выражения.
Легче было поверить, что Селина и Женщина-кошка — один и тот же человек, чем поверить, что это два разных человека, очень похожих друг на друга.
Бонни хранила Селинину тайну, потому что в тайнах была загадка и изумление, а Селина была самой изумительной и загадочной личностью, какую только могла вообразить Бонни.
Были и другие причины хранить Селинину тайну, не последней из них являлось то, что ни Селина, ни Женщина-кошка не объявлялись со времени приключения в квартире Эдди Лобба. Весь уик-энд, пока Бонни проявляла пленку и печатала снимки, она ждала, что черноволосая женщина в поношенной одежде из лавки старьевщика постучит в дверь. А ночью Бонни то и дело прислушивалась, не царапает ли стальной коготь по оконному стеклу.
Разочарование Бонни материализовалось тяжестью в желудке. Она знала, что мир — не сказочная страна. Она регулярно расставалась с иллюзиями, когда беспощадный свет реальности доказывал их принадлежность к миру грез.
Но ей не нравилось это. Она приготовила себя к тому, что Селина больше никогда не покажется, так же как и к тому, что Тим вернет ей фотографии со словами сожаления, ибо его старый друг не смог ничего сделать с Эдди Лоббом. Это были горькие пилюли, и она старалась как можно дальше оттянуть время, когда придется их глотать.
Весь день она ждала, что директор появится с широкой улыбкой на лице или что Селина хмуро уставится в камеру монитора у двери. Директор ушел рано, не сказав ни слова. Остальные ушли в пять, и в начале седьмого Бонни тоже приготовилась идти домой. Она не чувствовала себя такой одинокой и несчастной с тех пор, как помахала своим родителям рукой на прощание.
Бонни сложила свой термос с эмблемой Воинов и экологически чистую коробочку для завтраков в парусиновую сумку вместе с потрепанной утренней газетой, на которой виднелся заполненный чернилами кроссворд. Второй комплект фотографий — тот, что она надеялась отдать Селине — так и пролежал весь день в сумке.
Тяжесть в желудке превратилась в тошноту. Она тяжело опустилась в кресло, упрекая себя за такое внезапное уныние.
У нас нет ничего общего, — говорила она себе. — Селина одевается, словно живет на чердаке, а Женщина-кошка вообще настоящая преступница.
Заставила меня влезть в чужую квартиру. Меня! Меня же могли арестовать.
Жизнь моя была бы загублена. Лучше мне ее больше никогда не видеть. Ну, было маленькое приключение — и все! Хватит!
Бодрый монолог не сработал; сердечная боль и разочарование были слишком свежи. Но со временем все пройдет и, твердо поверив в это, Бонни повесила парусиновую сумку на плечо. Ежевечернее запирание дверей офиса входило в обязанности Бонни, и она делала это с величайшим старанием, дважды проверив каждый замок прежде, чем позволить себе повернуться и посмотреть на тротуар.
— Тебе следовало бы обращать больше внимания на то, что творится вокруг.
— О, Боже, — застигнутая врасплох, Бонни отпрянула и от двери, и от голоса. Глаза ее кричали «Селина», но все остальное существо было парализовано испугом. — О, Боже, — сумка соскользнула с плеча. Длинная ручка обвилась вокруг ног и она неуклюже шлепнулась прямо на мусорный бак.
Селина протянула ей руку. «Ты умная девушка, но ты не создана для Готам-сити, — она легко поставила Бонни на ноги и повесила сумку ей на плечо. — У тебя хороший дом, хорошая семья в Индиане. За каким чертом ты приехала в Готам-сити?» — Зачем вообще люди приезжают в Готам-сити? — риторически ответила Бонни, отряхивая мусор. — Здесь интересно. При всех своих прелестях, Индиана — скучнейшее место на земле.
Селине нечего было возразить. Они с Бонни прибыли сюда из одного и того же мира. Во всех маленьких городках, вроде того, где родилась Бонни, есть окраинные районы, внизу — там дети неудачников растут, чтобы пополнить ряды неудачников. Селина родилась в таком районе. Бонни, напротив, жила в центре, на холме, среди уважаемых граждан. Уважаемые граждане видели неудачников раз в году перед рождеством, когда помогали церкви доставлять двадцать фунтов благотворительной ветчины с пряностями к покосившемуся крыльцу семейства Кайл.
С тех пор Селина ненавидела ветчину. Ей хотелось возненавидеть и Бонни, но огонь не разгорался.
— Ну, отпечатала фотографии? — спросила она с оттенком враждебности.
— За выходные я проявила все пленки и отпечатала фотографии.
Получилось очень много негативов — так всегда бывает — и никогда не знаешь, какие лучше, пока не напечатаешь. Я много думала, какие выбрать, и все надеялась, что ты придешь, но, наконец, прошлой ночью я отобрала пятнадцать…
— Значит, ты показала картинки своему боссу. И что, собираются Воины что-то делать или мы опять Д-Н?
— Д-Н?
— Дерьмо несчастное.
Бонни поперхнулась и кивнула. «Нет, пока что мы не Д-Н. Тим сказал, что у него есть старый друг, который, может быть, сумеет что-то предпринять. Старый друг».
Эти слова, хотя и были выделены особым образом, ничего не задели в мозгу Селины, и теперь была ее очередь удивиться. «Не нравится мне кого-то еще вовлекать в это дело. А ты не можешь еще что-нибудь придумать?» — Надо пообедать. Я умираю с голоду, — девушка пошла по улице к оживленной авеню. Селина покорно поплелась следом. — И тогда мы сможем придумать еще что-то. К кому еще обратиться? Телевидение! На всех каналах есть любители жареных фактов. Они обожают такие истории. Если Тим ничего не сделает, мы отнесем снимки на одну из телевизионных станций. Это будет здорово смотреться на ТV. Правда, нам придется залезть туда еще раз — с видеокамерой. Надо раздобыть пленку…
