— Далее следуйте прямо.
В общем-то, разумное предложение. А что мне, собственно, еще оставалось?
Время приближалось в половине первого. В «Травелодже», належавшись в ванне, я поздно позавтракал, а потом вернулся в Кендал, побродил по улицам, пытаясь ощутить удовольствие от того, что нахожусь в незнакомой части Англии. Если честно, начиная с Уотфорда, все вокруг почему-то казалось мне чужим, иностранным и вызывало тревогу, и мне хотелось избавиться от этого чувства. Я три недели провел в Сиднее, и там ничего подобного со мной не происходило, так почему же здесь в какой город ни попаду, он кажется мне каким-то призрачным, и чем дальше, тем сильнее это ощущение нереальности? Может, виной тому моя зацикленность на Кроухерсте? Я теряю связь с самим собой: иногда у меня возникает чувство, будто я нахожусь вне моего тела, смотрю на него со стороны, и даже в то утро в Кендале был момент, когда мне чудилось, что я смотрю на Хай-стрит сверху и вижу себя, идущего по улице среди толпы, снующей по магазинам, и эта толпа — как массовка на переднем плане идеально скомпонованного кинокадра: сотни людей, похожих на насекомых, а фоном служат мощные холмы в отдалении, которые вдобавок выглядят не очень натуральными, скорее нарисованными на заднике.
Тогда же я навестил Каролину. Она не приглашала меня, но я вздумал ее удивить. Я знал, что она работает менеджером в благотворительном магазине на Хай-стрит, и нагрянул туда без предупреждения, ожидая, что меня по-быстрому выставят вон, однако, вопреки самым мрачным прогнозам, мне были чуть ли не рады. Каролина отвела меня в свой кабинет, напоила кофе, и мы с полчаса разговаривали — о Люси, в основном, — в то утро Каролина держалась очень мило, дружелюбно, заботливо расспрашивала о моих делах, и ушел я не потому что она меня выпроваживала, а потому что мне самому стало невмоготу. Когда Каролина так себя ведет, мне еще больше хочется остаться с ней, но я знаю, что этого никогда уже не будет, и единственное, что можно сделать, — убраться, пока совсем не расклеился, и двигаться дальше.
— Следуйте прямо.
Мы находились где-то на М6 и держали путь на север, с каждой милей машин на дороге убавлялось. Расход бензина составлял 68 миль на галлон — нет проблем ехать с комфортной скоростью 55 миль в час, когда тебе не наступают на пятки и не мигают фарами, заставляя поторопиться. И вот что любопытно, вроде бы на здешней полупустой трассе быстрая езда безопаснее, чем в ста милях южнее, однако очень немногие превышали скорость. Водители, похоже, расслаблялись. Если бы статистика подтвердила, что водители на севере расходуют меньше горючего, чем на юге, я бы не удивился.
— Следуйте прямо.
Когда часами едешь на умеренной скорости, то от нечего делать разглядываешь все, что попадается на обочинах, — желтое объявление, призывающее от имени полиции к бдительности и осторожности; указатели на расположенные совсем рядом Пенрит, Кесвик, Карлайл; большой синий щит с надписью «Добро пожаловать в Шотландию/ Failte gu Alba»; хвойный лес в форме буквы «Т», темнеющий на склоне горы под нависшими над ним дождевыми тучами, — а заодно перестаешь контролировать свои мысли, отпуская их на волю. Забавно, как в таком состоянии работает память: вдруг вспоминаешь вещи, давно забытые, а может, ты просто не хотел о них вспоминать последние лет сорок. Мне на ум пришел Фрэнсис Чичестер — и началось. В голове всплыла картина: мы с мамой смотрим по телевизору репортаж о его возвращении домой, но я не могу сказать наверняка, был ли с нами отец. И внезапно припоминаю: в тот вечер случилось нечто странное. Отец точно вместе с нами смотрел телевизор, но его отвлек звонок в дверь, он отправился открывать, и затем в дом вошел какой-то чужак. Я говорю «чужак» не только потому, что нам с мамой этот человек был незнаком, но и еще и потому, что он выглядел чужаком. Во-первых, у него на голове красовалась шляпа с широкими полями, и одет он был так, как одевались завсегдатаи Карнаби-стрит
[28]
в 1967-м, но никак не жители Рубери и окрестностей на пятьдесят миль вокруг. Еще у него была жидкая рыжеватая бороденка — больше из его внешности я ничего не запомнил. В гостиную он не зашел, я видел его лишь мельком через распахнутую дверь: отец увел гостя вглубь дома. Они вдвоем уселись в столовой и завели беседу, а мы с мамой по-прежнему смотрели телевизор. Вероятно, ушел этот человек уже после того, как я лег спать, поскольку я абсолютно не помню, чтобы он уходил. И вообще, как я уже сказал, его странное, неожиданное появление в нашем доме напрочь вылетело у меня из головы, пока вдруг фигура этого человека не высветилась в памяти ярким пятном в тот момент, когда мы с Эммой пересекали границу Шотландии, а М6 под нашими колесами превращалась в А74(М). И я немедленно задал себе вопрос: кто это мог быть, если не таинственный Роджер, который на протяжении 1970-х каждый месяц присылал отцу открытки из восточных стран и, очевидно, продолжает присылать? Мне не сообщили, как зовут гостя, в этом я совершенно уверен, — но я так же уверен, что к нам тогда приходил Роджер.
— Следуйте прямо.
Некоторое время я прокручивал это воспоминание в голове, но вскоре его заглушили другие, столь же отрывочные, мысли. Мы ехали по Шотландии, миля мелькала за милей, меня одолевала дремота, и я лишь чудом избегал столкновения с другими машинами. Прошло минут десять, прежде чем я резко очнулся и вздрогнул, сообразив, о чем я размышлял в полусне.
Я пытался вычислить квадратный корень из минус единицы.
Это уже никуда не годилось.
Опять обед в одиночестве, опять стоянка со всеми удобствами, опять панино. На сей раз с грибами, прошутто и листьями салата.
Стоянка в Абингтоне называлась «Желанный отдых». Думайте что хотите, но мне нравятся такие места. Здесь я чувствую себя как дома. В «Желанном отдыхе» мне понравились стулья из темного дерева и столики из светлого — родной привычный «Хабитат». В духе 1990-х. Понравились две огромные юкки, поставленные между столами. Я любовался продуваемой ветрами площадкой перед кафе, свернутыми тентами, подрагивающими на влажном ветру. Меня радовал сам факт, что посреди буйной природы кому-то удалось создать маленький оазис городской упорядоченности. И было приятно наблюдать за людьми, предвкушающими удовольствие: взяв пиццу и рыбу с картошкой, они сворачивали к прилавку «Кофе Примо», не сомневаясь, что здесь им обязательно предложат какое-нибудь необыкновенное лакомство. Я люблю такие места. Они будто по мне скроены.
Однако легкая, но вполне ощутимая тревога не рассеивалась. Из-за чего я нервничал? Из-за предстоящей встречи с Элисон? Но можно в любой момент позвонить ей и отменить ужин, хотя на паром из Абердина я все равно уже не успевал, с какой бы скоростью ни гнал. Нет, причина была не в Элисон. Что-то еще меня беспокоило. Может, груз воспоминаний, вынырнувших из глубин памяти?
