Оливки. Кто бы мог подумать… Интересно, какие он в итоге выбрал?
Ну да ладно.
Сигарета догорает, и я выбрасываю ее в мраморную черноту канала. Холод пробирает до костей. Похоже, пора возвращаться в отель, назад в тепло и уют.
Хватит уже предаваться размышлениям.
Сидя в кожаном кресле на двадцать четвертом этаже «Хайят-Риженси» — финальная и самая лучшая точка обзора! — я гляжу на панораму огней этого вновь ожившего города, который так самозабвенно перестраивается, преображается, и радуюсь тому, что побывала на концерте Бенжамена. И знаешь почему? В тот бесценный миг я поняла, что Бенжамен по-прежнему блуждает в прошлом, он по-прежнему в его власти, и я увидела, какую боль это причиняет другим, и подумала, что так нельзя, что я не пойду по этому пути. Я не о Стефано говорю, я говорю — как это ни горько, моя любимейшая сестра, — о тебе. Ты была моим молчаливым спутником все эти годы, и мне хотелось верить, что мои слова каким-то образом дойдут до тебя, но теперь я чувствую: настало время расстаться с этой фантазией. Завтра я выпишусь из отеля, уеду в другой город, а сейчас наконец поставлю точку в этом письме — в этом длинном-предлинном письме, которое я никогда не отправлю, потому что в реальности нет никого, кому его можно отправить, — а потом закрою венецианскую тетрадь и спрячу куда-нибудь с глаз долой. Может быть, однажды кто-нибудь прочтет мое письмо. Как бы я хотела, чтобы это была ты. Но именно эта надежда мешала мне двигаться дальше. Надежда, что ты услышишь меня. Надежда, что ты прочтешь мои письма. Надежда, что ты жива.
Я должна начать все заново. С чистого листа. А значит, начать с самого трудного, — чему я так долго противилась, — прекратить надеяться.
Способна ли я на это?
Думаю, да. Способна.
Ну вот. Прекратила.
Мириам, дорогая, прошу, прости меня.
Твоя любящая сестра Клэр.
БЛЕДНЫЕ ЛЮДИ
28
В последнюю ночь двадцатого века улицы Лондона заполнили бледные люди. Сбившись в плотную толпу, они толкались, продавливая себе путь к Темзе, чтобы глянуть в изумлении на новенький «Лондонский глаз» и дождаться невиданного фейерверка — так называемой «Реки в огне», — обещанного властями.
Толкучка вызывала опасения, поэтому многие жались к Уайтхоллу, однако с набережной не уходили. Среди этих осторожных было немало доморощенных пророков, загодя предсказавших неизбежные жертвы. Когда люди образуют столь густую массу, человеческих трагедий не миновать.
Еще раньше те же люди возвестили крах мировой компьютерной системы, который наступит с последним ударом часов в полночь.
— Хорошо, что я здесь, а не там, — сказала Шейла Тракаллей. — Туда бы я ни за что на свете не пошла.
Занятый делом Бенжамен искоса посмотрел на мать. Ей было уже под семьдесят, но она не переставала его удивлять. Значит, вот это — этот безжизненный, мертвый покой — привлекает ее куда больше, чем разудалый праздник в центре Лондона? Вчетвером они сидели в гостиной их старого дома в Рубери, дома, где родители Бенжамена прожили сорок пять лет, не зная, о чем бы поговорить друг с другом, — и мать довольна? Точнее, вшестером, если считать невестку Сьюзан, которая наверху укладывала спать Антонию. Но Сьюзан вряд ли была способна развеселить компанию. Ее переполняла обида — она злилась на своего мужа Пола, младшего брата Бенжамена, блистательно отсутствовавшего. У нее оставался шанс увидеть мужа в телевизоре, но это обстоятельство лишь распаляло ее гнев.
Эмили, жена Бенжамена, уговаривала свекровь выпить еще полрюмочки «Кавы»:
— Шейла, голубушка, давай. Ведь не каждый же день мы начинаем новое тысячелетие.
Эта дурацкая банальность покоробила Бенжамена, и он потянулся к стопке дисков, высившейся на обеденном столе. Взяв чистую «болванку», он сунул ее в щель DVD-привода, приобретенного несколько дней назад. Бенжамен вздумал продублировать на дисках все, что было в его компьютере, и это занятие требовало много времени. Почти в каждом музыкальном файле было около десяти мегабайт, а таких файлов за пятнадцать лет скопилось более ста пятидесяти (композиции, секвенции, студийные записи).
— Тебе обязательно заниматься этим, Бен? — спросил отец. — Неужто нельзя отдохнуть пару часов в такой знаменательный вечер?
— Оставь его, Колин, — усталым тоном произнесла Эмили. — Он нарочно так себя ведет. Бен не желает веселиться и дает нам это ясно понять.
— Ерунда, — со сдержанным раздражением ответил Бенжамен, не отрывая глаз от экрана ноутбука. — Сколько можно повторять? Необходимо продублировать все до двенадцати часов.
В гостиную спустилась Сьюзан и обессиленно плюхнулась на диван.
— Она уснула? — спросила Шейла.
— Только что. Господи, когда же станет легче? Я пробыла с ней… — она глянула на часы, — сорок пять минут. Она просто лежала рядом со мной, болтала или пела. Это ведь не гиперактивность, как ты думаешь?
— На, — Эмили протянула ей бокал, — выпей. Сьюзан взяла бокал и тут же вскочила, вспомнив, что обещала позвонить своему брату Марку до полуночи.
— Где он сейчас? — поинтересовалась Шейла. — Ты говорила, но я запамятовала.
— В Либерии.
Марк трудился в агентстве Рейтер и никогда не знал, в какой части света он окажется в тот или иной день.
— В Либерии? С ума сойти!
— Там нет разницы во времени. А уж Марк тем более живет по Гринвичу. Я поговорю минут пять. Не беспокойся, Колин, расходы возмещу.
Колин махнул рукой, и Сьюзан убежала в коридор к телефону. Полночь приближалась. Без пятнадцати двенадцать Бенжамен позвонил по мобильному в офис. Адриану, системному администратору фирмы, поручили скопировать все до единого файлы из рабочих компьютеров — четыре тысячи с лишним документов, по его прикидкам, — и в восемь часов вечера он все еще был на работе. Однако на звонок Бенжамена никто не ответил, и он решил, что копирование благополучно завершено. Он всегда мог положиться на Адриана, хотя, будучи старшим партнером, должен был лично убедиться, что данные на клиентов надежно сохранены.
— Сьюзан, началось! Где же Пол? Телевизионные камеры переместились под Купол Миллениума, где в ожидании ударов Биг-Бена собрались политики и знаменитости (те, кого пригласили). Никто толком не знал каким образом, но Полу Тракаллею удалось в самый последний момент добыть входной билет. Ни на жену, ни на трехлетнюю дочку приглашение не распространялось, но Пола это не остановило. Не упускать же возможность оказаться в столь престижной компании. Среди приглашенных членов парламента от Лейбористской партии Пол был самым молодым, и этот факт в самых торжественных выражениях был отмечен в его свежей предвыборной листовке (что наверняка изрядно позабавило избирателей). Придвинув кресла поближе к телевизору, родители Пола напрягали зрение, стараясь различить его на экране.
