— Ладно, все по местам!
Кеннет вышел за дверь, чтобы появиться на площадке заново. Стало тихо.
Вот Кеннет открывает дверь, входит в комнату, делает изумленное лицо при виде Ширли — на ней только комбинация, и она собирается переодеться в ночную сорочку.
Кеннет:
— Послушайте, что вы делаете в моей комнате?
Ширли:
— Это не ваша комната. То есть вещи-то в ней не ваши, правда?
Она благопристойно прижимает ночную сорочку к груди.
Кеннет:
— Чтоб мне провалиться. Нет, не мои. Секундочку — кровать тоже не моя. Должно быть, я заблудился. Простите. Я… я пойду к себе.
Он направляется к двери, но через несколько шагов останавливается. Оглянувшись, видит, что Ширли по-прежнему комкает в руках сорочку, не разобравшись в его намерениях.
Томас взволнованно заерзал на стремянке.
Кеннет:
— Мисс, вы, случайно, не знаете, где моя спальня?
Ширли грустно качает головой:
— Боюсь, что нет.
Кеннет:
— О, — и умолкает. — Простите. Я пойду.
Ширли колеблется — в ней собирается решимость.
— Нет. Постойте. — Повелительный жест. — Отвернитесь на минутку.
Кеннет отворачивается и упирается взглядом в зеркало, где видит собственное отражение, а у себя за плечом — Ширли. Она стоит спиной к нему и через голову стаскивает комбинацию.
Кеннет:
— Э… секундочку, мисс.
Томас услышал за спиной какое-то движение.
Кеннет торопливо опускает зеркало.
Ширли оборачивается к нему.
— А вы милый. — Комбинацию она с себя уже стянула и теперь начинает расстегивать бюстгальтер.
Томас почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его залодыжки. Он ахнул, чуть не свалился со стремянки, а затем опустил голову. На него смотрела тяжелая физиономия Сида Джеймса в обрамлении седой шевелюры. Актер угрожающе осклабился и прошептал:
— Слезай, хохотунчик. Наверное, нам с тобой пора прогуляться.
Крепко завернув руку Томаса за спину, Сид выволок его в коридор, не обращая внимания на сдавленные протесты банкира.
— Нет, я знаю, что это может показаться некрасиво, — невнятно бормотал он, — но на самом деле я лишь проверял крепость строительных материалов. Совершенно необходимо удостовериться, что наши инвестиции совершенно…
— Послушай, приятель, — я читал о таких, как ты, в газетах. Таким, как ты, есть названия, и почти все они не очень лестны.
— Вероятно, сейчас не самый лучший момент, — лепетал Томас, — но я вообще-то ваш горячий поклонник. Вы не могли бы уделить мне автограф, а?
— Но на этот раз, приятель, ты оступился. С Ширли штука в том, видишь ли, что девчонка она симпатичная. И очень здесь популярная. И молоденькая. Поэтому, если тебя еще раз на таком застукают, крупных неприятностей тебе не избежать.
— Я очень надеюсь, что мы скоро увидим вас по телевидению снова, — отчаянно лопотал Томас, морщась от боли в заломленной руке. — Возможно, выйдет еще одна серия „Получаса Хэнкока“?
[95]
Они уже достигли двери во внешний мир. Сид пинком распахнул ее и отпустил руку Томаса; тот вздохнул с тяжелым облегчением и принялся отряхивать брюки. Но, обернувшись к Сиду, с изумлением увидел, что лицо актера искажено яростью.
— Ты что, газет не читаешь, остолоп? Мы с Тони — уже история. Все кончено. Капут.
— Простите, я не знал.
Именно тут Сид Джеймс набрал в грудь побольше воздуху, ткнул в Томаса трясущимся пальцем и отправил его восвояси с теми прощальными словами, что остались свежи в памяти старика и почти тридцать лет спустя, когда он сидел и похмыкивал над инцидентом вместе с братом Генри в теплом свете уютного камина клуба „Сердце родины“.
* * *
Вероятно, вдохновившись посещением студии „Туикнем“, Томас, став председателем совета директоров банка, в разных ключевых местах штаб-квартиры „Стюардз“ распорядился установить глазки. Ему нравилось сознавать, что он имеет возможность, когда заблагорассудится, подсматривать за своими подчиненными во время совещаний, нравилось иметь преимущество перед посетителями или остальными сотрудниками банка. По той же причине он считал собственный кабинет шедевром дизайна: все дубовые стенные панели на взгляд были совершенно одинаковыми, и в конце неудачной беседы посетитель мог несколько минут безуспешно обшаривать их глазами в поисках двери, пока Томас с усталым видом бывалого человека не поднимался из-за стола и не приходил ему на помощь.
Эта особенность была показателем той секретности, что окутывала повседневные дела „Стюардз“. Только в 1980-х годах деятельность торговых банков перестала казаться благородным развлечением и приобрела блеск, грозивший привлечь хоть и крохотное (но, в глазах Томаса, все равно нездоровое) внимание широкой публики. В каком-то смысле интерес этот навлек на себя он сам. Осознав ту огромную выгоду, которую приносило консультирование правительства по программе приватизации, Томас агрессивно обеспечивал „Стюардз“ значительную долю в этом широко освещаемом в прессе бизнесе. Он получал немалое наслаждение, вырывая громадные государственные компании из лап налогоплательщиков и деля их между крохотными группами жадных до прибылей акционеров. Сознание того, что он лишает собственности многих и концентрирует ее в руках нескольких, успокаивало и наполняло глубоким ощущением собственной правоты. Радость приносило нечто первобытное. Единственной областью, где Томас обретал большее и более длительное удовлетворение, были слияние и поглощение компаний.
Некоторое время „Стюардз“ оставались ведущим банком на волне поглощений, прокатившейся по Сити в первой половине правления миссис Тэтчер. Быстро стало ясно, что если банк доказал свою способность помогать своим клиентам поглощать другие, более прибыльные компании (не обязательно меньших размеров), то нет пределов услугам, которые он сможет оказывать в будущем. Конкуренция среди банков усилилась. В жаргон Сити вошли такие термины, как „заявочный гонорар“ и „успешный гонорар“, а в работе Томаса все важнее становилась мобилизация „заявочных групп“, состоявших из банков, брокеров, бухгалтеров, юристов и консультантов по связям с общественностью. Разрабатывались новые методы финансирования таких заявок — например, с привлечением собственных средств банка для покупки акций намеченных к продаже компаний или же с гарантией щедрых выплат наличными, если предлагались ценные бумаги; на такие методы самозваные сторожевые псы Сити благосклонно закрывали глаза. По сравнению с ними серия, в сущности, никем не оспоренных слияний, которые Томас осуществил в 1960—1970-х годах от имени своей кузины Дороти и ее группы „Бранвин“, теперь казалась весьма скромной.
