— Что тут сказать… Он суров, этого отрицать нельзя. — Марк поджал губы. — Суров, но справедлив. Вот как я бы его описал.
— То есть такой неограненный алмаз, если я правильно тебя понимаю?
— Неограненный. Вот именно.
— А что он в любом случае собирается делать со всем этим оружием? — спросил Генри. — То есть после того, как поставит на место Иран?
Марк раздраженно хохотнул:
— Генри, ну какая тебе разница, что он будет с ним делать? Если мы поймем, что он готов нанести нам какой-то ущерб, мы в любой момент найдем предлог, чтобы напасть на него и стереть с лица земли весь его арсенал. А после начнем продавать снова.
Генри задумался над логикой этого аргумента, но никакой ошибки не обнаружил.
— Если позволишь, — продолжал Марк, — то тебе не к лицу поддаваться в этих вопросах модной ныне щепетильности.
— Ох, да дело не во мне, — ответил Генри. — Нас беспокоит Министерство иностранных дел, этот слюнявый рохля Хау. Это он все стесняется продавать такое барахло.
— Так и что будет дальше?
— Ну, на основе того, что ты мне сейчас рассказал, — произнес Генри, поудобнее устраиваясь в кресле, — я бы решил, что Министерство торговли и промышленности пока выиграло схватку. Я собираюсь предложить им отправить кого-нибудь в Багдад в ближайшие пару месяцев и предложить иракцам хорошее жирное кредитное соглашение. Сколько им дали американцы?
— Несколько миллиардов, я думаю; но лишь на зерно и так далее. Официально то есть.
— Гм. Я бы решил, что мы можем дойти до семи-восьми сотен миллионов фунтов. Как тебе?
— Звучит неплохо. Должно очень пригодиться.
— Я допускаю, — Генри снова подался вперед и посмотрел Марку в глаза, — что Хусейн в конце концов наложит лапу на эти деньги. То есть кредит кредитом, но мы должны знать, намерен ли он в конечном итоге расплачиваться.
Марк тщательно обдумал ответ.
— У Ирака хорошие природные ресурсы. Очевидно, что, если он будет тратить деньги с такой скоростью, как сейчас, ресурсы эти рано или поздно закончатся. Но не забывай, что у него есть очень богатый сосед. Богатый и уязвимый.
— Кувейт?
Марк кивнул.
— Думаешь, он вторгнется?
— Ни минуты сомневаться не станет. — Он улыбнулся Генри, который переваривал информацию. — Но произойдет это не скоро. Кому из парней повезет доставить хорошие новости в Багдад?
— Вероятно, Кларку. Ты его знаешь?
— Смутно. Похоже, приличный малый.
— Если честно, то чересчур живчик, — сказал Генри. — Мы пока еще не знаем, как с ним быть. Но в этом деле он определенно с нами. — Он смял в кулаке брошюрку. — Ладно, гори оно все синим пламенем. — И Генри повернулся к камину.
— Или напротив, — успел остановить его Марк. — Можешь передать это Хилари. Пускай искромсает, как она это умеет.
Генри на секунду задумался.
— Хорошая мысль, — сказал он и сунул брошюрку в карман.
20 января 1988 г.
Дело близилось к шести часам вечера, и все разошлись по домам, но Грэм задержался в своем сером, скудно обставленном кабинете „Мидландских железных изделий“, дожидаясь звонка. К аппарату был подсоединен магнитофон. За последние пару лет он зафиксировал около пятидесяти часов разговоров, но Грэм знал, что использовать сможет лишь несколько минут, а заставить себя прослушать и все отредактировать никак не мог. Но вскоре придется. Его уже беспокоило, что материал, собранный для фильма, несбалансирован: слишком много звука, слишком много фотографий и недостаточно живого видео. Наверное, пора уже рисковать всерьез.
Сейчас он ждал звонка от старшего коллеги по станкостроению — тот уехал на встречу в Лондон и обещал позвонить Грэму с известиями, как все прошло. Встреча была назначена с министром торговли и промышленности и касалась выдачи экспортных лицензий.
Станкостроители, желавшие экспортировать свою продукцию в Ирак, до сих пор не могли преодолеть препоны Министерства иностранных дел. Совсем недавно Джеффри Хау предложил кабинету министров ввести новые ограничения — уже одно это взрывной волной прокатилось по всем членам Ассоциации станкостроительных технологий, одной из основных сил британского проиракского лобби (их самый влиятельный член, „Матрикс Черчилль“, был куплен иракцами именно для того, чтобы те имели гарантированный плацдарм в британском машиностроении). В Министерство торговли и промышленности отправили официальные запросы, потребовали разъяснений, и нынешняя встреча оказалась результатом этих усилий. По крайней мере, станет ясно, в каком направлении пойдет политика правительства.
Телефон мог зазвонить в любое время. Грэм просидел у аппарата весь день. Он жутко проголодался, а морозно-синее небо за окном давно почернело.
Звонок раздался в десять минут седьмого.
По пути домой Грэм сунул кассету в магнитолу и услышал:
— Грэм. Прости, что заставил тебя так долго ждать.
— Ничего, ничего.
— Некоторые тут ушли на ланч, и боюсь, он немного затянулся.
— Да все в порядке, правда. Вам, значит, было что праздновать?
— Хорошая встреча. Очень позитивная.
— То есть они…
— Все чисто. Никаких проблем. С их точки зрения, мы — гордость страны. Тащим за собой весь экспорт и все такое.
— Да нет, я об ограничениях…
— Ну, понимаешь, тут придется чуточку поосторожнее, вот и все.
— Поосторожнее? Что ты им…
— Ну, в общем, нам посоветовали, понимаешь, не выпячивать военное… военное применение машин. Просто нужно осторожнее описывать их предназначение и так далее.
— Как общее…
— Да, как „общее машиностроение“ или, понимаешь, подчеркивать, что эти машины могут применяться в мирных…
— Целях?
— …мирных задачах, понимаешь, в общем, подчеркивать вот такой аспект нашей заявки.
— Но, то есть, они же знают, очевидно…
— Ох, конечно, всё знают, да.
— Но очевидно же, что мы продаем именно… это.
— Ну, как мы там сказали, в условиях военного времени они же смогут производить много автомобилей, правда?
— Вы прямо так там и сказали?
— Нет, уже потом кто-то сказал.
— И им безразлично?
— Ох, да никому никакого дела нет, черт возьми. Им это всем до лампочки.
— Значит, можно…
— Им вообще плевать, что мы продаем, в сущности.
