— Получается, что нас таких уже двое, верно? — сказал Кассандра.
Таким был первый «дамский завтрак», как упрямо именовал их Кассандра. После него Мэри встречалась с Кассандрой каждые четыре-пять недель, всегда в одном и том же ресторанчике. И начала усматривать в этих встречах своего рода вызов, чувствовать, отправляясь на них, легкий трепет, трепет запретного удовольствия. Она говорила себе, что встречается с Кассандрой, чтобы узнавать новости о Зои, и это не было такой уж неправдой, однако по прошествии шести с чем-то месяцев, после пяти «дамских завтраков», вынуждена была признать, что ей нравится и просто встречаться с Кассандрой ради того, чтобы встречаться с Кассандрой. Беседуя с ним на общие для них темы, Мэри могла говорить все, что приходило ей в голову, и знала при этом: Кассандра никогда не проявит своего превосходства над ней. Уж если на то пошло, так это она ощущала превосходство над Кассандрой, хоть и не любила думать об этом. Ей приходилось бороться в жизни со столькими трудностями, а эти завтраки проходили на удивление легко. Они просто не шли в счет, в них не было ничего такого уж важного. В том, что касалось поддержания разговора, Мэри всегда могла положиться на Кассандру, как когда-то члены ее семьи полагались в этом на саму Мэри. Она никогда не была скучной (понемногу, хоть и не без неловкого чувства, Мэри начала мысленно называть Кассандру «она») и через правильные промежутки времени напоминала Мэри о ее красоте и о том, что, по мнению многих, сомнительному, вообще-то говоря, в пятьдесят пять женщина лишь начинает обретать подлинную загадочность. После одного из таких завтраков Мэри сообразила вдруг, что в некоторых отношениях Кассандра напоминает ей подруг ее юности, живших по соседству с ней девушек-итальянок, с которыми Мэри не виделась уже больше тридцати пяти лет. Кассандре была присуща такая же, как у них, резкая крайность мнений; и, похоже, она находила, подобно им, удовольствие в своих собственных незавидных перспективах. Она была подругой, почтительной и никакой опасности не представлявшей, и Мэри их тайная дружба нравилась. Мэри несла ее с собой, когда отправлялась за покупками в магазины Гарден-Сити или на встречи с членами своего клуба, женщинами неизменно добродушными, учтивыми и не питавшими ни малейшего интереса к итальянке, которая развелась с греком, строящим низкопробные поселки.
На шестой их завтрак Кассандра пришла с Джамалем. Войдя в ресторанчик, Мэри сразу увидела их — Джамаль сидел на телефонном справочнике, положенном на кресло, которое обычно занимала она. Склонившись над столиком, он что-то говорил Кассандре, негромко, но очень напористо, вцепившись смуглыми ладошками в края столика с такой силой, что скатерть пошла морщинами, а солонка накренилась и готова была вот-вот повалиться. Стоявшей в дверях Мэри Кассандра показалась вдруг совершенно незнакомым человеком. Она и Джамаль, напряженно и скрытно беседовавшие о чем-то, выглядели нереальными, гиперболическими — парой уродцев из жалкого бродячего цирка, полного извращенцев, мелких преступлений и безумной хихикающей мудрости. Мэри еще боролась с желанием просто-напросто повернуться и уйти, когда Кассандра заметила ее. А миг спустя и Джамаль увидел Мэри и выпрямился — торопливо, точно пародируя человека, охваченного чувством вины.
— Сюрприз, — сказала Кассандра, когда Мэри подошла, улыбаясь, к столику. — Садик сегодня закрыли, судя по всему, там случилось нечто фатальное с водопроводными трубами. Звонить вам было уже поздно, вот я и привела Джамаля с собой.
— И прекрасно, — ответила Мэри, хотя перспектива просидеть весь завтрак рядом с Джамалем вызывала саму ее удивившее раздражение. Что с ней такое? Это же ее внук.
— Привет, милый, — сказала она Джамалю и наклонилась, чтобы поцеловать его, и он позволил ей это, не выказав никакой к тому расположенности. Временами Джамаль становился замкнутым, молчаливым, непонятным, а ведь всего секунду назад он так охотно болтал с Кассандрой. Мэри очень старалась полюбить этого мальчика, ощутить родственную связь с ним, и иногда у нее получалось, однако гораздо чаще эти чувства просто не давались ей, и она смотрела на Джамаля так, точно он был чужим ребенком, несговорчивым, неласковым и немного скучным. Может быть, думала Мэри, все было бы проще, если бы он хоть немного походил на нее. Если бы не эти лиловатые губы и курчавые волосы.
— Мы тут прохожих отстреливали, — сказала Кассандра. — Пока что набили ровно дюжину.
Мэри отодвинула от соседнего столика кресло, села. Это ребенок, напомнила она себе. И ничем он в своих желаниях от других детей не отличается.
— Так, значит, садик твой закрыли? — весело спросила она у Джамаля.
— Обещают завтра открыть, — ответила Кассандра. — Время от времени в мире случаются бедствия, благодаря которым человек получает целый день свободы.
— Ну, — сказала Мэри, — денек погулять — это совсем неплохо.
— Мы надумали отправиться после завтрака в Центральный парк, — сказал Кассандра. — Не пойдете с нами?
— Там посмотрим, — ответила Мэри. — Что ты будешь на завтрак, Джамаль?
Джамаль взглянул на нее с такой неуверенностью, с таким совершеннейшим отсутствием узнавания, что она погадала, и не в первый уже раз, все ли у него дома. Может быть, стоит сводить его к доктору, проверить?
— Я собираюсь съесть чизбургер, — сообщила Кассандра, — поскольку я все равно уже женщина конченая.
— Чизбургер, — прошептал Джамаль.
— Стало быть, два чизбургера, — сказала Кассандра. — А вы, Мэри, — салат?
— Наверное, — ответила Мэри.
Джамаль повернулся к окну, наставил на пожилого прохожего палец и произнес:
— Ззззип!
— Готов, — сказала Кассандра. — А неплохой подвернулся, упитанный.
И добавила, взглянув на Мэри:
— Пленных мы не берем.
— Вижу, — сказала Мэри.
Джамаль, поерзав на кресле, наставил палец на парочку, сидевшую за соседним столиком, и повторил:
— Ззззип!
— Повернись к нам, голубчик, — сказала Кассандра. — И отложи, пожалуйста, эту штуковину. Расстреливать людей, с которыми ты завтракаешь, — это невоспитанность.
И Мэри с удивлением увидела, как Джамаль подчинился. Внезапно и его странность, и странность всего происходившего словно бы испарилась: Джамаль и Кассандра вполне могли быть самыми обычными сыном и отцом, старающимися достичь самого обычного компромисса между снисходительностью и требовательностью, обожанием и правилами поведения.
— Ты любишь играть в ковбоев? — спросила Мэри у Джамаля, и он снова взглянул на нее так, точно ничего не понял, точно и слова, и сама она были явлениями совершенно непостижимыми и, возможно, опасными.
— Весьма резонный вопрос, Джамаль, — сказала Кассандра. — И возможно, наша беседа примет интересный оборот, если ты расскажешь бабушке о планете Сарк.
— Прошу прощения? — сказала Мэри.
Джамаль уставился в столик — как будто и его увидел впервые в жизни.
