— Ну, что слышно, голубка? — спросила она, усевшись с чашкой кофе за кухонный стол. В мужской одежде Кассандра казалась более женственной. В платьях и париках она походила на мужчину в платье и парике.
— Познакомилась с одним пареньком, — сказала Зои. Она всегда старалась держать для Кассандры в запасе историю-другую.
— Расскажи.
Кассандра сидела, опершись острыми локотками о скатерть, глядя на Зои поверх чашки, точно чья-то практичная жена.
— Ну, мы познакомились в парке Томпкинс-сквер, — начала Зои. — Я курила баш у оркестровой раковины, а он бросал собаке фрисби.
— Мужчины с собаками, — сказала Кассандра, — люди, как правило, надежные, но в койке не бог весть что.
— Собака подошла ко мне, милая такая собака, дворняга, я ее погладила, и мы с ним разговорились.
— И что он собой представляет?
— Приятный. Такой, знаешь, девственный. Любит словечко «класс!».
— И все?
— Нет. Произносит фразы вроде «Класс! Ты прямо на людях баш куришь?» или «Какие у тебя бусы клевые, класс!». Похож на десятилетнего мальчика, которому вдруг исполнилось двадцать пять.
— О, таких я знаю только издали. К гадким старым трансвеститам они и на пятьдесят ярдов не подходят.
— Мы докурили мою трубочку, потом стали вместе играть с собакой и фрисби.
— Ты давай переходи прямо к сексу, а то как-то скучно становится.
— Мы оба вспотели, он снял рубашку.
— И что ты увидела? — спросила Кассандра.
— Симпатичное тело. Худое. Вроде как мальчишечье, с крохотными сосками. Мне понравилось. К мускулатуре я равнодушна.
— Вы, правильные девицы, это просто чудо что такое. Неудивительно, что все вы замуж выходите. Это ведь только мужчины залезают в собственные задницы в поисках совершенства и пропадают в них навсегда, верно?
— Не знаю, — ответила Зои. — За этого парнишку я замуж не пошла бы.
— Ну и ладно. Так ты его домой привела?
— Угу. Сказала, что живу совсем рядом, что он может, если ему хочется, принять у меня душ.
— Умница, — сказала Кассандра. — Ну чисто лев, закогтивший газель.
— Всего лишь потаскушка, — отозвалась Зои. — И ничего тут не попишешь.
— Стало быть, ты привела его домой.
— Ну да. Он принял душ, а дальше — сама понимаешь.
— Бог ты мой, а собаку-то он куда дел?
— Я выдала ей миску с водой, и она тихо-мирно лежала в гостиной. Хорошая собака.
— А каков он в койке? — спросила Кассандра. — Расскажи мамочке.
— Милый. Правда, уж больно скорый. Слишком скорый для меня. Но приятный. Как кончил, сразу заснул. Скатился с меня и, по-моему, заснул, еще не упав на матрас.
— Ну а что я тебе говорила? — сказала Кассандра. — Мужчины с собаками.
Кассандра шила на заказ женские платья и играла в пьесах, которые ставились в подвальных клубах. Звездой она не была. Изображала служанок, рабынь или лучших подруг главных героинь. Зои всегда ходила посмотреть на нее. В «Синей бороде» Кассандра играла обреченную на смерть жену, которая стоит перед расписной картонной дверью и произносит: «Ах, мой господин предостерегал меня, чтобы я никогда не переступала порог этого сокрытого в глубинах замка заброшенного святилища, но я просто должна узнать, что кроется в нем». В мюзикле «Анна Каренина, или Ночной поезд» пела в хоре: «Не могу разлюбить моего мужчину», а в «Тайнах империи Чон» выходила на сцену в кимоно и произносила: «Император избрал Винг-Ли в наложницы, которая родит ему наследника и вознесется с ним в царство покоя, что лежит за Синими горами, так что давайте, девочки, ноги в руки и мотайте отсюда».
Зои всегда аплодировала ей — с гордостью и тайным, острым смущением. Она любила Кассандру. И смутно тяготилась ею. Чувствовала себя и польщенной и приниженной тем, что Кассандра повсюду рассказывает о ней как о девушке, добившейся свободы. Не благовоспитанной и не заурядной. Временами Зои удавалось именно такой и быть. Временами же хотелось лишь одного — спать в белой спаленке, пока Кассандра и какая-то другая Зои бродят по улицам, сверкающим всем тем, к чему тяготеют их души.
После спектаклей Кассандра и Зои вместе выпивали. Клубы были темны, как лед, и наполнены застарелыми запахами, гнилым душком, которым веяло от стоявших в глубине магазина Зои баками с еще не постиранной одеждой. Кассандра представляла ее своим подругам:
— Это моя девочка, да, леди, настоящая, на сто процентов. Моя протеже — роскошная, правда?
Все соглашались: роскошная. Но кто мог сказать, что они думали? Зои отстраненно сидела у стойки бара — в темной одежде, с черненными сурьмой, к которой она пристрастилась в последнее время, веками. Прихлебывала пиво, прислушивалась к разговорам. Собственно, в разговорах, как таковых, мужчины в женских платьях не нуждались. Они давали собственное представление и нуждались только в зрителях.
— Знаете, чему я завидую? Маленьким ножкам. Представляете — войти в магазин и просто купить пару туфелек, которые тебе приглянулись.
— Если честно, дорогая, ничего более тоскливого я и придумать не могу. Это так просто, в магазин любая дура может зайти. А я люблю задачи посложнее. Отыскать красивые туфельки тринадцатого размера — вот это достижение, которым девушка вправе гордиться.
— Ах-ах. А вот эта пара, которая у тебя на ногах, не она ли еще на прошлой неделе свисала со столба, торчащего перед обувной мастерской?
— Чья бы корова мычала. Лапонька моя, полиция все еще пытается понять, кто утянул парочку каноэ с озера в Центральном парке, однако на моих устах лежит печать молчания.
Надолго Кассандре и ее подругам Зои нужна не была. Она прощалась с ними и уходила, оставляя их болтающими и посмеивающимися. Кассандра провожала ее до двери бара.
— Спасибо, что пришла, ангел.
— Хороший был спектакль, Кассандра.
— Ну, есть причины, по которым можно сказать о нем: шумный успех, — а есть и такие, что объясняют, почему на него почти никто не ходит. Позвони мне.
— Ладно.
— Но не слишком рано.
— Ни в коем случае.
Приходя к ней под вечер в брюках и футболке, Кассандра усаживалась за кухонный стол и принималась собирать с него кончиком пальца крошки. И говорила:
— Вы бы, деточки, прибрались здесь немного, а то у вас скоро тараканы плодиться начнут.
Иногда Зои думала, что ей стоит обзавестись хоть каким-нибудь планом на будущее. Стремлением к чему-то, что позволило бы ей давать на вопрос: «А чем вы занимаетесь?» — ответ получше, чем: «Опиумные суппозитории изготавливаю» или «Да играю тут на пятом этаже на басе». Самый приметный ее талант состоял в том, чтобы просто жить, и порою ей казалось: этого довольно. Порою же она думала: я свидетельница. Я здесь для того, чтобы наблюдать за происходящим.
