— Всего минутку. Уделите мне одну-единственную минуту из тех, что отпущены вам для жизни. Или я слишком много прошу у друга?
— Нет. Не слишком, — Мэри испытывала странное тягостное чувство. Ее голову омывали черные и желтые волны, язык налился свинцовой тяжестью.
— Если я подам вам руку, — спросил человек в переулке, — вы пожмете ее?
Мэри задрожала. Нет. Да. Да.
— Мой автобус, — беспомощно пролепетала она чужим голосом.
Из мрака показалась рука: длинные худые пальцы, грязь под ногтями.
Зной тяжело давил на плечи Мэри; пряди потных волос липли к шее. «Задыхаюсь! — беззвучно крикнула она. — Тону! Тону». Свет фонаря проник в ее мозг, и тот вспыхнул слепящим желтым неоном. «Не хочу», — подумала она.
И услышала в ответ:
— Придется.
Его рука коснулась ее руки. Пальцы сомкнулись вокруг кисти, скользнули по ладони, с все возрастающей силой впились в запястье.
И тогда из мрака переулка на Мэри стремительно надвинулось залитое желтым светом лицо, разинутый в беззвучном крике рот хотел пожрать ее. Она не успела ничего разглядеть; откуда-то густо, одуряюще пахнуло гарью. Чужое тело было потным, неприятно мягким — как губка — и горячим. Мужчина повалил кричащую и царапающуюся Мэри на асфальт.
Он ударил ее головой о тротуар. Еще раз. Еще. Откуда-то потекла кровь. Из уха. Горячая кровь струилась по шее.
— СУКА! — выкрикнул он, и его голос ожег Мэри словно пылающий кнут. — Чертова сука, минетчица, подстилка, все твои любовники — кобели! — Дыхание мужчины было зловонным, обжигающим. Он ударил ее в грудь, раз, другой, и Мэри съежилась. Он разорвал на ней блузку и ногтями расцарапал гладкую кожу на животе.
Крик боли, вырвавшийся у Мэри, слился с гудением фонаря. Где— то захлопнули окно. Потом другое.
Насильник сорвал с Мэри юбку, грубо раздвинул ей ноги и вошел в нее с такой яростной, нечеловеческой силой, что она проехалась задом по асфальту. Ей на глаза надавили чужие пальцы, и у Мэри в голове мелькнуло: «Я умираю о Господи я умираю».
— О-О-О-О БО-О-ОЖЕ! — крикнула она на всю улицу. Ее рот вдруг заполнил жадный, юркий чужой язык.
СДОХНИ, СУКА, СДОХНИ, СУКА, Б**ДЬ, СДОХНИ! — визжал он, врываясь в нее, сминая, врываясь, вонзаясь, пока не пришел оргазм, сотрясший все его тело и вырвавший у Мэри крик боли.
— Эй! Эй! Ты! А ну пошел отсюда! — Рядом взвизгнули покрышки; тяжесть чужого тела исчезла. Мэри вновь ощутила его запах, и ее вырвало на мостовую. Она услышала, как кто-то побежал; нет, побежали, двое — один от нее, другой к ней. О Боже Боже помоги мне.
Мэри Кейт открыла глаза и увидела молодого человека. Вудро. К ней бежал Вудро, а за ним виднелся ярко-красный «бьюик», сверкающий хромом колпаков, в которых, как в кривых зеркалах, отражались фонари. Вудро подбежал к ней, нагнулся — сигарета выпала из его губ — и…
2
Он откупорил банку пива, подошел к окну и уставился вниз, на темную тихую улицу. Жена и раньше, бывало, задерживалась, но чтобы так… Автобус никогда так сильно не запаздывал.
Он пробовал дозвониться в гриль, но тот уже закрылся, и к телефону никто не подходил. Может быть, автобус сломался. Нет, она бы позвонила. Может быть, она опоздала на последний автобус и пошла пешком. Нет, уж очень далеко идти. Может быть, с ней что-то случилось. Или нашло затмение, как в тот раз, когда она не появлялась дома двое суток и в конце концов нашлась в парке: она сидела там — просто сидела.
Черт. Ну почему она так со мной обращается? Он выпил пиво и поставил банку на шершавый подоконник. Она должна была вернуться два часа назад. Больше двух часов… где ее носит в такое время? Ночь на дворе! Он снял телефонную трубку и начал набирать номер ее родителей в Джерси-Сити, но вдруг вспомнил тещин писклявый голос и положил трубку на рычаг. Успеется.
Где-то далеко, за плотными рядами грязных прямоугольников — домов — завыла полицейская сирена. Или это «скорая помощь»? В отличие от некоторых, он так и не научился различать их. Что-то случилось. Стоя в маленькой квартирке на пятом этаже, куда втягивало все запахи, ползущие из-под соседских дверей, он вдруг уверился: что-то произошло.
Он оцепенело ждал. Наконец в дверь постучали. Но он знал — это не она. Нет. Полицейский с бесстрастным угреватым лицом сказал: «У меня внизу машина».
В машине, по дороге в больницу, он спросил:
— С ней все в порядке? В смысле…
— Извините, мистер Рейнс, — ответил констебль, — но меня попросили только привезти вас.
Судорожно стискивая руки, он ждал в стерильно-белой комнате на восьмом этаже. Ее сбила машина. Вот оно что. О Господи Иисусе, она шла к автобусной остановке, и ее сбил какой-то пьянчуга.
Даже в столь ранний час «Бельвю» захлестывал лихорадочный ритм жизни и смерти. Он смотрел, как доктора и медицинские сестры вполголоса, с серьезными лицами обсуждают записи в больничных картах и назначения. Потом его до костей пробрал озноб: по больничному коридору, стуча башмаками по линолеуму, пробежал какой-то мужчина в деловом костюме. Он сидел, наблюдая чужие драмы, пока наконец не понял, что рядом с ним кто-то стоит.
— Мистер Джозеф Рейнс? — спросил этот кто-то. Высокий, очень худой, с тугими кольцами седых волос. Он представился: — Лейтенант Хепельман. — Перед глазами Джо мелькнул жетон нью-йоркского полицейского управления, и он поднялся с места.
— Нет, нет. Сидите, — Хепельман положил руку ему на плечо, усадил обратно, сел на соседний стул и придвинулся с ним к Джо, словно был его другом и хотел дать совет по очень личному делу.
— Я заметил, что она опаздывает, и понял, что наверняка что-то случилось, — проговорил Джо, разглядывая свои ладони. — Позвонил ей на работу, но никто не подошел к телефону. — Он поднял голову. — Ее сбила машина? Водитель, конечно, удрал?
Глубоко посаженные синие глаза Хепельмана оставались спокойными и непроницаемыми. Он привык к подобным сценам.
— Нет, мистер Рейнс. Не знаю, кто вам сказал, что вашу жену сбила машина. Нет, мистер Рейнс. На вашу жену… напали. Сейчас она вне опасности, но шок еще не прошел. Она погибла бы, если бы не какой-то черномазый. Он спугнул того типа и гнался за ним целый квартал, но подонок удрал.
— Напали? Что значит — напали?
Хепельман молчал с каменным лицом. Вот он, миг, способный сломить любого, возникающая перед мысленным взором картина: какой— то субъект дергается на ней, между бедер сопротивляющейся жертвы.
— Имел место насильственный половой акт, мистер Рейнс, — пояснил он негромко, словно делился секретом.
Ее изнасиловали. Господи Иисусе. Господи Иисусе. Ее изнасиловали. Джо свирепо взглянул прямо в глаза Хепельману:
— Вы поймали мерзавца?
— Нет. Нам даже не удалось получить его описание. Возможно, это очередной маньяк, на котором висит не одно дело об… изнасиловании. Когда миссис Рейнс придет в себя, мы попросим ее просмотреть нашу картотеку. Мы непременно найдем этого парня.
