В тот вечер директор Синдбад Менгал вышел из кабинета при кинотеатре Менгал-Махал через черный ход — он выводил в узкий коридор прямо за экраном. Синдбад насвистывал печальную мелодию: лунной ночью юноша томится без возлюбленной. Несмотря на меланхолию, одет он был щегольски — привычке не изменял: яркая европейская рубашка, парусиновые штаны тускло блестели в лунном свете, так же, как и набриолиненные волосы. Вероятно, он не успел сообразить, почему вдруг в коридорчике сгустились тени, да и ножа он не увидел, его до последнего мгновения прятали от предательского лунного лика. Об этом можно сказать с уверенностью. Синдбад Менгал насвистывал, пока ему не вспороли живот. И кто-то другой во тьме тут же подхватил мотив — не ровен час случится на улице любопытный прохожий, а Синдбаду тут же надежно зажали рукой рот и не переставали орудовать ножом.
Потом несколько дней все удивлялись, почему Менгал не появляется у себя в кабинете. Вскорости зрители стали жаловаться на ухудшившийся стереозвук, инженеру пришлось слазить за экран, обследовать колонки с громкоговорителями. В них-то и нашел он клочья белой рубашки, парусиновые штаны, черные полуботинки и некоторые части директорского тела. Так, член был отрезан и воткнут в зад. Голову вообще не нашли. Не предстал перед судом и убийца.
Жизнь, оказывается, не всегда долга.
В ту ночь Реза на редкость грубо и беспеременно исполнил свои супружеские обязанности. Билькис готова была объяснить это долгим пребыванием мужа в пустыне среди кочевников. Имя Менгала ни разу не упомянули ни муж, ни жена, даже когда в городе только и говорили, что об убийстве. А скоро Реза снова отбыл в Игольную долину. Билькис больше не ходила в кино; внешне она сохранила свою царственную осанку, но порой на нее находила дурнота, кружилась голова, будто стоишь на самом краю пропасти и из-под ног осыпается земля. Однажды она играла со своей увечной дочкой в «водоноса» — перебросила девочку через плечо, будто бурдюк с водой, — и упала в обморок, не успев положить на землю свою ношу. Малышке это очень понравилось. Вскорости Билькис позвонила Рани Хараппе и известила подругу о том, что беременна. Пока она делилась своими секретами, левый глаз у нее вдруг начал непроизвольно подмигивать.
Если чешется ладонь — это к скорым деньгам. Ботинки на полу вперекрест — к дороге, а перевернутые — к беде. Если ножницы режут по воздуху — готовься к ссоре в семье. А начнет мигать левый глаз — жди плохую весть.
«Следующий отпуск, — писал Реза жене, — проведу в Карачи. И родных надо навестить, да и у маршала Аурангзеба на приеме побывать. Не отказываться же от приглашения главнокомандующего. Тебе же в твоем положении нужен покой, и безрассудно было бы с моей стороны звать тебя с собой: дела все не ахти какие важные, а дорога тяжелая».
Под заботливостью может скрываться капкан, куда и угодила Билькис, — любезные мужнины слова связали ее по рукам и ногам.
«Воля твоя», — написала она в ответ. Двигало ею не только раскаяние, но и нечто неуловимое, не передаваемое словами, нечто вроде заповеди, по которой полагалось притворяться, будто веришь мужниным словам, будто и нет в них скрытого смысла. Заповедь эта называется ТАКАЛЛУФ. Чтобы разгадать народ, обратитесь к его непереводимым словам. Вот и ТАКАЛЛУФ принадлежит к таинственному всемирному клану понятий, которым не ужиться в чужом языке. ТАКАЛЛУФ — это обычай говорить, но так ничего и не сказать; это общественная узда на недовольного, она не позволит ему выразить в словах желаемого; это ироничная насмешка, которую должно принять, ради соблюдения приличий, с невозмутимой миной, будто и нет в словах подтекста. Когда же ТАКАЛЛУФ поселяется в семье — добра не жди!
Итак, Реза Хайдар отправился в столицу без жены… там-то пресловутый ТАКАЛЛУФ опять свел его с Искандером Хараппой (тоже, помнится, не обремененным супругой). И поскольку наши дуэлянты вот-вот сойдутся на поединок, пора поподробнее рассказать и о его причине. «Причина», то бишь яблоко раздора, уже прихорашивается с помощью служанки: умащивается и заплетает косы. Атыйя Ауранг-зеб (для близких друзей просто Дюймовочка), жена престарелого маршала (главнокомандующего и начальника генерального штаба), собирается устроить вечеринку в честь великого, но почти впавшего в детство мужа-полководца. Ведь ей всего тридцать пять (чуть больше, чем Резе и Искандеру), и обаяние еще не пошло на убыль. Зрелые женщины по-своему привлекательны. Как известно, брак с дряхлым маршалом — западня, вот и приходится Атыйе искать маленькие радости где придется.
А жены двух ее гостей томятся каждая в своей ссылке, каждая — с дочерью (точнее, с несостоявшимся сыном) на руках. (Об Арджуманд Хараппе речь еще впереди, равно, а то и в большей степени, о бедной, умоповрежденной Суфие Зинобии.) Их отцы по-разному приняли свой жребий. Искандер Хараппа, вкупе с жирным боровом по имени Омар-Хайам Шакиль, предается распутству. А Реза Хайдар подпал под чары некоего верного слуги Аллаха, который разъезжает с ним в армейских лимузинах и нашептывает на ухо нечто секретное, от чего полковник лишь морщится. Кино, сыновья колдуний, шишки на богомольном лбу, пугливые лягушки и тщеславные павлины — все лишь разжигало самолюбие будущих соперников. И вспыхнувшее пламя не унять.
А потому дуэлянтам пора сходиться.
Реза Хайдар, можно сказать, был сражен наповал очаровательной Атыйей Аурангзеб. Он так страстно возжелал Дюймовочку, что заломило шишку на лбу. (Однако уступил сопернику в тот же вечер на приеме у маршала. Старый рогоносец мирно спал в углу на кресле, в стороне от блистательного сборища, держа в сонной, но неколебимой руке бокал, до краев полный виски с содовой, — он не пролил ни капли!)
Вот тогда-то и вспыхнуло соперничество между Хайдаром и Хараппой и продолжалось оно, покуда оба они были живы, а то и долее. Поначалу они сражались за обладание маршальской женой, потом борьба перекинулась и в более высокие сферы. Но обо всем по порядку. Маршальская жена: волнующая, дразнящая плоть — зеленое сари приспущено, как принято у женщин в Восточном Пакистане; звездчатые в алмазах серьги из серебра так и играют в мочках ушей; на безудержно манящие плечи накинута тончайшая шаль, вышитая не иначе как искуснейшими рукодельницами из Ансу: золотой нитью меж арабесок вытканы крошечные фигурки — персонажи «Тысячи и одной ночи». Словно живые скачут золотые всадники по плечам Атыйи, а птички устремляются вниз, вниз по спине маршальской жены… Эх, да такой красотой только и любоваться.
Что и делал Искандер Хараппа, а Реза Хайдар безуспешно пытал— ся пробраться сквозь чащобу молодых щеголей и востроглазых женщин к Дюймовочке. Подле нее уже стоял хмельной и вечно похотливый Хараппа, а красавица улыбалась ему так лучезарно, что капельки пота с разгоряченного страстью чела Хайдара застывали на нафабренных усах. А первый распутник в городе, этот грязный ублюдок, кото— рого стыдится даже двоюродный брат, потчевал богиню красоты пошлыми анекдотами.
Реза Хайдар замер, вытянулся по стойке «смирно», изготовился говорить, дабы под жестким словесным крахмалом ТАКАЛЛУФА сокрыть свою страсть. Но тут Хараппа икнул и воскликнул:
— Вы только посмотрите! Никак наш герой пожаловал, наш горный орел в оперенье стрижа.
