– Брось его обратно,– приказал Повелитель. Вулкан так и сделал, и Повелитель подался вперед, тихо дунув на струйку песка. Струйка начала вращаться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Теперь песочная колонна стояла самостоятельно, как маленький циклон. Вулкану показалось, что он слышит далекое завывание ветра.
Повелитель шагнул мимо принца и поставил урну в центр стола.
– Наши силы соединены. Никто не должен прикасаться к этому сосуду, ты понимаешь, Конрад?
Принц кивнул.
– Хорошо. Солнце уже высветило восток. Скоро заря. Скоро ты уснешь. Спи спокойно и крепко. Когда ты проснешься, то поймешь, что мой дар принес тебе возможность двинуть свою волю вместе со всей армией через весь город. И люди будут не в силах убежать машинами, самолетами или пешком. Поэтому спи спокойно, Конрад. Будет много работы, когда ты проснешься.
Повелитель посмотрел на золотую урну песка. Смерч песчинок вращался с новой силой, как энергетический миниатюрный ураган. Повелитель усмехнулся и начал таять. Последней исчезла ужасная улыбка.
Огонь в камине уже почти погас. Снаружи скоро поднимется ненавистное солнце, лучи его вскарабкаются по пикам Сан Габриэль Маунтин. Пора было отдохнуть, пересмотреть планы, подготовиться к следующей ночи.
“О,– подумал он. – Какая это будет ночь!”
4.
Палатазина разбудил какой–то треск или скрип. По крайней мере, он считал, что проснулся, потому что видел над собой потолок и слышал дыхание прижимавшейся к нему во сне Джо. Снился тенистый лес, где из подлеска змеились сотни гибких рук, стремившихся ухватить его. Деревья склонились к нему со всех сторон, отчего Тропа впереди казалась узким туннелем, стены которого слагались из колючих кустов. Сквозь листву усмехались бледные лица, словно шары сатанинского карнавала. С ним была Джо, они бежали через туннель, и вдруг что–то чудовищное, огромное заступило им тропу, протягивая приветственно к ним свои изогнутые когти.
Теперь он знал, что проснулся и в спальне что–то тихо не то скрипит, не то трещит.
Он потянулся к выключателю лампы. Скрип тут же прекратился. Палатазин потом жалел, что не включил свет, но в тот момент он просто повернул голову, всматриваясь в темноту спальни.
В кресле–качалке опять сидела мать, глядя на сына. Лицо было суровым, строгим, напомнив ему о детстве, когда она вот так же сурово смотрела на него, когда Палатазин забирался в кровать для нескольких дополнительных минут перед тем, как начать одеваться в школу. “Соня,– корила она его, сдергивая с сына покрывало. И следовал раскат праведного грома: Вставай! Немедленно вставай!” – Он только потом осознал, что для нее сон приравнивался к смерти.
Палатазин смотрел на фигуру в кресле–качалке. Глаза его матери были испуганными, но в них сквозила решительность. Это были глаза женщины, разрядившей ружье в чудовищное создание, носившее тело мужа, как украденный костюм. Она встала с кресла и сквозь призрачное тело Палатазин увидел серый прямоугольник окна. Она поманила рукой: вставай, соня! На несколько секунд он замер от удивления, потом осторожно скатился с кровати, чтобы не побеспокоить Джо. Жена что–то пробормотала во сне, чуть шевельнулась и снова затихла.
Мать поманила его ближе к себе. Он сделал шаг вперед. Потом она повернулась и показала куда–то мимо Палатазина. Он оглянулся и увидел, что мать показывает на дверцу кладовой. Он не мог понять, что это означает. Лицо матери омрачилось отчаянием, губы ее зашевелились, но не раздалось ни звука. Потом неожиданно она шагнула мимо Палатазина – он почувствовал дуновение воздуха и на секунду запахло, как в детстве, печеньем, сосновым ветром – и в следующий миг она вошла прямо в кладовую сквозь закрытую дверь.
Она исчезла, как завиток дыма, унесенный ветром.
Палатазин обнаружил, что не в силах пошевелиться. Он вдруг почувствовал, что уже с минуту не переводил дыхания, и теперь восстановил его. Затем повернулся, включил ночник на столике рядом с кроватью, подошел к двери кладовки.
– Энди! Что такое? – Джо сидела на кровати, лицо ее было белее простыни, которую она натянула на себя.
– Все в порядке,– сказал он и почувствовал, что голос дрожит. – Все в порядке.
Но он знал, что что–то произошло, что–то крайне важное. Мать пыталась обратиться к нему через барьер между Жизнью и Смертью, и он знал, что сообщение имело чрезвычайную жизненную важность. Он ухватил дверную ручку, повернул, открыл дверь кладовки.
Он не знал, чего ждет – возможно, надеялся увидеть приведение матери, стоящее там среди платьев, плащей, пальто. Или что вещи в кладовке будут перевернуты вверх дном, словно там пронесся яростный ураган.
Но там ничего не было. Одежда в полном порядке висела на обычных местах. На верхней полке лежали картонные коробки, как и всегда.
– Что случилось? – спросила Джо. – Что ты там ищешь?
– Я… не знаю,– сказал он. – “Что же? Что же здесь важного? Что заставило мать показать именно кладовую?”
– Светает,– сказала Джо. – Ты можешь уснуть?
– Нет.
Он некоторое время передвигал вешалки с одеждой, даже потрогал стену. “Чего я ищу? Тайный ход в собственном доме?”. Он протянул руку к полке и принялся переставлять коробки. Вязальные принадлежности Джо, какие–то старые туфли, он даже забыл про такие. Несколько свитеров, запакованных в нафталиновые шарики. Он уже собрался закрыть кладовку, когда в дальнем углу блеснул покрытый ржавчиной металл, за чехлом от ружья.
Металлическая коробка, в которой мать хранила вырезки из газет. Коробка стояла рядом с ней, когда она умерла.
Палатазин снял коробку с полки.
– Энди… – Джо хотела протестовать, но тут же замолчала, когда увидела, как напряглось лицо мужа, как засверкало в глазах то, что она считала маниакальным упорством. Она молча смотрела, как он сел на кровать, открыл металлическую коробку, местами ставшую рыжей от коррозии, начал перебирать вырезки – некоторые из них так пожелтели, что их едва можно было читать. Она смотрела на заголовки: “Знаменитый профессор говорит: Вампиры могут существовать на самом деле”, “Что за сила превратила Лизабетвиль в город–призрак?”, “Четыре королевы убиты вандалами”, “Три дня чумы летучих мышей в городке на Среднем Западе”. Большинство вырезок было из “Нэшнл Инквайерер”, “Стар”, “Э Фэйт”, “Миднайт” и прочих низкопробных журнальчиков. Но имелось довольно много вырезок из “Таймс”, “Геральд экзамене”, из мелких местных Лос–Анжелесских газет. Одно время комната матери Палатазина была вся завалена журналами и газетами, целые кипы были сложены в подвале. Но скоро там завелась моль и Джо потребовала, чтобы макулатура была немедленно удалена из дома. Энди выбросил бумагу, но освободившееся место тут же было занято новыми кипами. Джо нервничала, выходила из себя, постоянно пылесосила дом, подбирала каждый обрывок бумаги. Худший период пришелся на последние месяцы перед тем, как мать Палатазина отправилась в санаторий “Голден Хауз”.
