Он подошел к столу, на котором расположились маленькие коробочки, полные тараканов. В темноте их спинки поблескивали, как черные доспехи. Он взял спички, зажег одну, поднес к ближайшей коробке. Тараканы бросились в стороны. Когда пламя превратилось в красную точку, тараканы бросились на старые места. Он стоял в темноте и слушал их шорох.
Уолтер Бенфилд был мертв. Теперь его имя было Таракан, и имя это ему нравилось. С тех пор, как он получил работу в санслужбе “Алладин”, четыре месяца назад, он непрестанно изучал поведение тараканов, наблюдал за их судорогами агонии, когда распылял “дурсбан” или “диазон” в щелях между досками пола или в плинтусах. Иногда тараканы высыпали наружу, совершая странного рода танец, спотыкаясь и падая, когда попадали в жидкость. Иногда самые крупные тараканы. здоровенные вожаки, быстро приходили в себя и спешили прочь. Их он ловил руками и складывал в пластиковый мешочек, который он приносил с собой из дома. Их сила, жизненная энергия – они приводили его в робость – очень большая доза химикалиев могла прикончить хорошего трехдюймового самца. Без хорошей второй порции “диазона” они всегда снова приходили в себя. Даже придавив их подошвой, не всегда можно было достичь результата – несколько секунд они прикидывались мертвыми, а потом спешили прочь, выпустив кишки, словно танки. Они были так быстры, они были такими идеально приспособленными к выживанию, что почти не изменились за миллионы лет. В течение месяца он их сжигал, пытался утопить их в кипятке, задушить, спустить в унитаз, совершал дюжину других смертельных экспериментов, Кое–что удавалось. И совершенно случайно у него в машине был мешок с тараканами, когда он подцепил первую девушку. Когда она была уже мертва, он вдруг задумался – а задохнутся ли тараканы у нее во рту? И принялся за работу. Они задохнулись в конце концов, и он был очень доволен. И вдвойне доволен, когда узнал, что газеты прозвали его Тараканом. Для него это была честь, и он продолжал заниматься этим ради удовольствия, потому что газеты и полиция, кажется, именно этого от него и ждали.
Теперь, когда он увидел себя в зеркале, ему показалось, что он становится похожим на них. Плечи его были широкими и немного сутулыми, руки и предплечья сильные и твердые, как стальные балки. У него нависающий с густыми бровями лоб и маленькие глаза бусинки, которые ничего не упускали. Раньше волосы у него вились, но когда он начал работать для “Алладина”, то коротко подстригся. Очень маленькие уши и когтистые локти дополняли картину внешности, которую он сам себе нарисовал. Да, с ним происходили эволюционные изменения, он становился скрещением человека и насекомого, становился все хитрее, изворотливее, сильнее, неуязвимее, почти как они.
Он отклеил липкую ленту, которой запечатывал крышку из вощеной бумаги, прикрывавшей коробку, сунул в щель два пальца и нащупал таракана. Тот выскользнул, и потребовалось еще несколько секунд, чтобы поймать нового. Потом он снова приклеил ленту на место, чтобы ни один из них не мог сбежать. Держа копошащегося таракана в кулаке, он включил свет. Подвешенная к потолку люстра, матовый зонтик грязного пыльного стекла, залила комнату ярким резким светом, бросив во все стороны огромную тень Таракана. Он подошел к плитке, повернул газовый регулятор и провел тараканом над пламенем. Насекомое отчаянно зашевелилось в его пальцах. Таракан имел над этим насекомым власть – жизни и смерти – как и над теми девушками, которые были подругами Бев и которые хохотали над ним, когда думали, что он не смотрит. О, он знал, как они хохотали. Он был гораздо умнее, чем казалось на первый взгляд. Некоторых он видел вместе с Бев раньше, когда был малышом и они каждый вечер выбирались на панель. Они были ее подруги, и они прятали ее от Таракана.
Обычно он мог справиться с ними одними своими руками, заставить их замолчать. Но Мастер сказал, что он зря тратит силы. Мастеру они нужны были самому, живые, и он сказал Таракану, что он должен достать на работе яду – жидкого или в порошке – и использовать для девушек, чтобы они на время засыпали. Таракан выполнил приказ – украл из кладовой несколько флаконов “Семь–пыль”, “В–1”, “Дурсбан”, “Диазон”. Он мало что знал об этих веществах, кроме того, что мистер Ладрап напоминал о том, что необходимо постоянно носить маску, пользуясь этими жидкостями. Он так и делал, когда готовил из химикалиев смесь на своей печке. Потом он налил то, что получилось – маслянистую коричневую жидкость – в бутылку из–под апельсинового сока, которую спрятал под раковиной. Первый раз он использовал эту жидкость следующим вечером, во вторник, и мастер было очень сердит, потому что девушка задохнулась, пока он добрался до Блэквуд–роуд. После этого он наполовину разбавил смесь водой, и она начала срабатывать великолепно.
Таракан загорелся. Он наблюдал за судорогами насекомого, потом бросил в раковину, включил воду, и таракан, все еще брыкая лапками, стек вниз по трубе.
Вдруг он поднял глаза, взгляд его горел. Ему послышалось, что сквозь щель в комнату влетел слабый шепот. Он подошел в окну и прижал ладони к стеклу, глядя вниз. Он прислушался, склоняя голову набок. Сегодня, нет… завтра вечером Мастеру понадобится новая. Теперь он желал, чтобы Таракан уснул, забыл обо всем плохом, думал только о завтрашнем дне и о том царстве, которому еще предстоит расцвести.
Таракан прижал к стеклу лоб, постоял так несколько минут, потом выключил свет.
Когда он снова лег в кровать, он поднял с пола свой кистевой эспандер и начал сжимать его, сжимать… разжимать… сжимать – разжимать. Каждый вечер, прежде чем уснуть, он делал это упражнение двести раз. В темноте скрип пружин казался скрежетом голодных челюстей.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПОНЕДЕЛЬНИК, 28 ОКТЯБРЯ
МОГИЛЬЩИК
1.
Было без двенадцати минут три, утро. Ноэль Алкавар сидел, возложив свои ноги на стол, рядом с ним транзистор с такой громкостью извергал ритм латино–диско, что был способен пробудить и мертвеца. “Нет, еще не совсем,– подумал Алкавар, натягивая на глаза серую кепку. – По крайней мере, жмурики все еще лежат в своих гробиках. А если попробуют подняться, надаю им пинков в зад и отправлю обратно в ад. Айййииии! Вот работа! И он забарабанил ногой в ритм диско–мелодии, стараясь забыть, что за стенами сторожки около пятидесяти мертвецов лежали в темноте под огромными кривыми ветвями деревьев, покрытых зелеными наростами испанского мха.
Последние пять ночей Алкавар работал за брата Фредди, который имел сомнительно громкий титул главного сторожа на кладбище Рамонских Холмов. Сомнительно громкий, потому что Фредди Алкавар был единственным ночным сторожем, который работал полное время, и под начальством имел лишь худого паренька–чикано, умственно неполноценного, но достаточно хитрого, чтобы большую часть времени прикидываться больным. Теперь Фредди был прикован к постели вирусом, доктор велел ему не выходить из дому. Так что теперь Ноэлю оставалось лишь воображать “Диско–2000” на Северном Бродвее. Фредди наказывал ему брать фонарик и прохаживаться между могилками каждые полчаса. Ноэль дважды покидал свое убежище с тех пор, как пришел на пост в десять вечера, и каждый раз по его коже бегали ледяные мурашки, пока он снова не возвращался в оливково–зеленый домик караульной сторожки. В каждом шорохе ветра слышался призрачный шепот, в каждой кочке – раскрывшаяся могила с торчащей рукой скелета. “Нет, для молодого парня это неподходящая работа!” – сказал себе Ноэль, поспешно возвращаясь в убежище и опуская щеколду на двери. “Старик Фредди меня провел, сидит себе дома и хохочет до колик в животе.”
