Священник вернулся с канистрой и керамическим распятием. За пояс он заткнул пистолет Ратлиджа. Распятие он передал Весу, а сам вошел в склад с канистрой. Вес на слабеющих ногах последовал за Сильверой. Сильвера снял крышку с канистры и принялся обливать гробы, все подряд, сколько мог. Трех галлонов, правда, на много не хватило, и остаток Сильвера вылил на пол возле первого ряда гробов. Потом отшвырнул канистру и отступил к дверям. Сняв с предохранителя пистолет, он нацелил ствол сорок пятого калибра на лужу бензина. Выстрел показался ударом пушки. Вес увидел сноп искр. Над лужей вспыхнуло голубое пламя, побежали бензиновые огненные ручейки. В следующее мгновение гробы начали обугливаться, над ними змеями поднялся черный дым, тени и отблески заплясали на металлических стенах. Крышки нескольких гробов зашевелились, начали открываться. Сильвера коротко приказал:
– Уходим! Скорей!
Прежде, чем полностью задвинуть дверь, Сильвера взял у Веса распятие и заклинил им наружную рукоять двери. Потом они бросились бежать.
В кабине “краба” они сняли дыхательные аппараты. Вес включил двигатель. Сквозь завывания ветра он услышал и другие вопли, от чего ему захотелось плотно прижать ладони к ушам.
– Поехали скорей,– приказал Сильвера. Вес преодолел небольшую дюну, которую намело перед джипом, пока он стоял здесь. И когда они уже покинули район склада, он спросил Сильверу:
– Думаешь, они все сгорят?
– Нет, но некоторые наверняка. Внутри склада между металлическими стенами очень скоро станет жарко, а распятие не даст им подойти к двери. Если же они и выберутся, то с ними кончит солнечный свет. Но не думаю, что все они сгорят, нет.
– Боже мой! Я и не подозревал, что их… столько!
– И это лишь их часть. Их в десять раз больше, я уверен.
Сильвера положил пистолет на пол кабины, потом сжал пальцы, пытаясь унять дрожь ладоней. Страх наполнял его, словно он был старым треснувшим кувшином и начал протекать. Внезапно он понял, что не может больше определить, где находиться солнце. Небо казалось совершенно однородным, одного грязно–коричневого цвета с полосами серого и желтого.
– Который час? – спросил он.
Вес бросил взгляд на часы, поблагодарив фирму “ролекс” за их водонепроницаемый ударостойкий корпус.
– Почти три. – Он снял часы и положил их на приборную панель, чтобы они оба могли видеть время.
– Нужно спешить,– тихо сказал Сильвера. Но голос внутри него кричал: “Слишком поздно! Скоро настанет ночь и все будет кончено! Слишком поздно!”
Башни небоскребов Лос–Анжелеса высились со всех сторон в мрачном желтом свете, словно надгробия на кладбище великанов. Потом их не стало видно–все затмили полотнища серо–желтого песка. “Дворники” ветрового стекла стонали и скрежетали. Двигатель “краба” судорожно втягивал воздух сквозь забитые песком фильтры. Темнота, казалось, наползала на них со всех сторон. Где–то возле белой плоскости Першинг–сквера, теперь покрытой полосами нанесенного песка, перед джипом пролетела целая стая шаров перекати–поле. Бог знает, откуда они тут взялись. Вес пытался преодолеть одну за другой блокированные дюнами и брошенными автомобилями улицы. Каждый раз ему приходилось осторожно возвращаться по собственным следам. Указатель на циферблате топлива начал угрожающе опускаться, стрелка на термометре подошла к крайней черте.
“Скоро Лос–Анжелес превратится в город призрак, разорванный и пережеванный челюстями Мохавской пустыни”,– продумал Вес. Да. Сверкающий город Коандук, разоренный, разрушенный. Город снов и мечтаний, величественный дворец наслаждений, павший перед армиями пустыни и Зла, разрушивших его. Зло всегда здесь обитало. То там, то здесь. То Душитель Холмов, то Таракан, то Массон–убийца – словно части жуткого рецепта, готового для приготовления отвратительного варева, которое сейчас вариться в колдовском котле, в который превратился город Юности. Гуляш из змеиных голов и человеческой крови. И когда надвинется ночь, зазвонит призывающий к пиршеству колокол. И ЗЛО сквозь тысячи своих сиплых глоток запоет: “Праздник! Праздник насыщения! Стол накрыт, банкет нас ждет, мы страшно голодны…”
Вес понимал, что им нечего теперь противопоставить вампирам. Немного воды во флаконе, пистолеты и пружинный нож. Какая польза от пуль и ножа? Вес рассчитывал на определенное воздействие распятия, но теперь и распятия у них не было. У него, правда, был маленький шарик–амулет, который сделала Соланж. Он помог ему во время столкновения с мотоциклистами. Но что будет со священником? У него вообще нет никакой защиты.
Он отбрасывал в сторону мрачные мысли, но они упорно возвращались, как стервятники. Но сейчас у него не было ни времени, ни сил, чтобы с ними разделаться. Один взгляд на топливный указатель сказал ему, что обратного пути у них нет и уже давно. Теперь оставалось одно – двигаться дальше. Двигаться дальше, пока они не окажутся в последнем тупике. Весли Ричер, это твой последний спектакль, и ты должен играть так, как никогда еще не играл. Ладони его покрылись холодной испариной, как в тот первый вечер, когда он вышел на сцену Комедийной Мастерской. Но теперь сцена была куда важнее, чем та, первая… И расплатой за промах будет смерть, если не хуже…
“Да, смерть – это еще совсем неплохо будет,– подумал Вес. – Альтернатива – превратиться в одного из этих существ, которые спали в гробах на складе”. Он уже принял решение, как избежать этого – ствол пистолета в рот, быстрое нажатие на спуск. И – Баааахх! Прыжок с ночного поезда. Пешком домой, сквозь жуткий дождь. Самоубийство.
Он надеялся, что ему удастся вместе с собой убить и Соланж.
11.
Голова у Томми болела, и Палатазину пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Он присел в темноте рядом с мальчиком, а Крысси тем временем, забрав фонарь, пошел вперед, на разведку. Несколько секунд спустя свет фонаря стал приближаться – сначала желтая точка, потом расширяющийся луч. Крысси присел рядом с Палатазином.
– Мы почти под Голливудским бульваром. Как дела, маленький брат?
– Все в порядке,– сказал Томми.
– А сколько еще до Аутпост–драйв? – спросил Палатазин.
– Немного. Потом придется ползти вверх. И помните, что я могу протиснуться в такие места, куда не пролезть. Ну как, парни, готовы?
– Готовы,– сказал Томми и поднялся.
С того момента, когда они пересекли под землей Де–Лонгавеню, вода под ногами постоянно прибывала. Теперь это был уже не крохотный журчащий ручеек, а мощный мутный поток. Туннель, который, как объяснил Крысси, шел под Закатным бульваром, был просторным, с высоким потолком, и к изумлению Палатазина, луч фонаря время от времени высвечивал надписи на стене. Под ногами грязный поток медленно обтекал кучи коричневой отвратительной грязи. Они подошли к месту, где в двух разных направлениях уходили новые туннели. Крысси на секунду остановился, поводя лучом фонарика слева–направо и обратно. Потом выбрал правый туннель. Потолок здесь оказался куда ниже, и теперь идти приходилось, согнувшись в три погибели. Ноги хлюпали в жиже, запахи, несмотря на уже выработавшуюся привычку, были едва переносимы. Крысси бодро хлюпал по грязи, словно ловец форели.
