— Он там?
Она кивнула:
— Да.
— Один?
— Один, — сказала она, проходя вперед и распахивая дверь
ногой.
Глава 34
Тому, кто считает жизнь прекрасной, скажу: так будет не
всегда. Когда видишь перед собой бездыханное тело человека близкого и нужного
как воздух, человека, к которому привык — жизнь кажется невыносимой. Вот когда
реальность превращается в пытку: еще недавно хмурились эти брови, еще недавно
пристально смотрели эти насмешливые глаза, и губы шевелились, выплевывая
безжалостные фразы… и вот перед тобой труп. С незнакомым лицом. С деревянными
руками и ногами. Труп!!! Безжизненное тело, равнодушное и чужое… Только что оно
по-дружески ненавидело тебя, а теперь лежит безразличное и немое. И карой
небесной именно в этот момент осознаешь то, чего не понимал раньше: тело это…
Да-да, тело — человек, разве это не одно и то же? Это тело всегда было (было!)
родным. Легкое подрагивание бровей, кривая улыбочка, нервные движения длинных и
тонких пальцев, падающая на лоб прядь волос — все, на что я так безучастно взирал
совсем недавно, сейчас, в эту трагическую минуту, составляет для меня наивысшую
потребность. Разум сатанеет от горя, сердце заходится от боли, от жестокого
осознания безобразной истины: губ этих и бровей не увижу уже никогда.
Никогда!!! Никогда… Невозможно вдохнуть в бездыханное тело
жизнь.
Но есть истина и пострашней: виной тому я сам… Я, смирный,
ленивый, законопослушный… Уму непостижимо, как со мной могло такое случиться?
Совсем недавно жил (как все) обычной скучной жизнью: ел, спал, работал, изредка
веселился, искал удовольствий, мог предсказать каждый свой шаг, лениво строил
планы…
Планы. Планы, планы, планы… Воистину золотые слова: расскажи
Господу о своих планах, пусть Всевышний посмеется… Час назад я ненавидел
Заславского и сам готов был его убить, а теперь он мертв, и мир стал пуст.
Мгновенно выяснилось как много его во мне: куда ни глянь, везде Заславский. С
первых шагов моей жизни. Везде. Везде.
Виктор лежал у камина. Лежал вниз разбитым лицом. В своем
новом щегольском пиджаке цвета детской неожиданности, в нелепых молодежных
туфлях… Казалось, прилег отдохнуть. Но почему на пол? И почему такая неудобная
поза? Одна рука подогнута и спрятана под живот, вторая вывернута, словно
тянется к угольным щипцам. С ужасом я увидел на его окровавленном пальце
обручальное кольцо с инициалами Марии, все то же кольцо. Он тянулся к щипцам.
Нет, он тянулся не к щипцам. Щипцами Мария его убила. К чему же он тянулся?
— Маша, — спросил я, — как это произошло?
Она покачала головой:
— Не знаю, не знаю, как это получилось. Он хотел меня
ударить. Он обманывал меня. Он хотел уйти к другой, я его убила. Случайно. Он
все равно для меня умер. Он сказал, что любит ее.
Мария не смогла произнести вслух имени моей первой жены. Она
покосилась на кресло, стоящее у камина. В кресле лежал диктофон. Я понял куда
тянулся Виктор. Я понял все, что произошло. Мария вышла из моей квартиры и
сразу прослушала диктофонную запись. Взбешенная, она позвонила мужу и вызвала
его на дачу. В квартире выяснять отношения было невозможно, там под арестом
сидела Варвара. Мария что-то такое сказала Виктору, что он мигом примчался на
дачу. Ему нельзя было ехать…
Мария слишком много пережила в эти последние дни. Виктора
она теряла и хорошо понимала это. Я видел, как она металась, страдала… Добили
ее мы с Варей. И здесь не обошлось без Мархалевой. Это она подговорила меня,
дурака, устроить фарс с женитьбой. Этого делать было нельзя, ведь именно у меня
Мария искала защиты. Я предал ее. Конфликт с мужем, с дочерью, предательство
друга… Все в один миг. Кто сможет пережить такое? Чей разум не помутится?
В смерти Виктора виноват я — не Мария. Бедная, затравленная
жизнью женщина, беспомощная и растерянная — какой с нее спрос? Я глянул на
Марию. Она была спокойна, но как раз это спокойствие и пугало меня.
— Роберт, — ровным голосом сказала она, — тебе здесь долго
быть нельзя. Тебя не должны здесь видеть. Я позвала тебя посоветоваться, но
перед этим хочу, чтобы ты знал. Роберт, я действительно всю жизнь жалела, что
вышла замуж не за тебя. Я не была с Виктором счастлива. Он эгоист. Он
себялюбец. Он всегда думал только о себе. Я всегда страдала. А рядом был ты,
такой добрый, чистый, хороший… И одинокий.
Мария махнула рукой, словно все отбрасывая.
— Но это в прошлом, — твердо сказала она. — Роберт, как
думаешь, надо милиционерам показать диктофон? Есть шанс убедить суд, что я
убила его в состоянии аффекта?
— Да ты жила в состоянии аффекта! — воскликнул я. — Виктор
мой друг, и о покойниках плохо не говорят, но я готов подтвердить, что он над
тобой издевался. По-другому не скажешь: одна интрижка за другой. Разве может
нормальный человек жить в таких условиях? Я бы не смог.
— И я не смогла, — сказала Мария. — Хочу, чтобы ты знал: я
убила его и совсем не жалею. Мне нравится, что он мертв. Пусть теперь полежит.
Она подошла к мужу и пнула его ногой. Я понял, что она все
еще не в себе, и закричал:
— Маша, умоляю, только не вздумай никому об этом говорить!
— Да, конечно, я скажу, что была в состоянии аффекта. И еще,
Роберт, хочу тебя попросить: обязательно женись на Варе. Лучшего мужа ей не
найти. Да, ты старше ее, но достаточно молод, чтобы вырастить ребенка. Чужого
ребенка. Ты очень благородный человек, Роберт. Я восхищена тобой.
— Так ты знаешь? — удивился я.
— Да, оказывается Варя призналась Виктору. Зачем-то он
скрывал от меня, но сегодня, когда мы ругались, он упрекнул, что Варя вся в
меня: такая же шлюшка, вешается на шею всем подряд. Ах, Роберт, как обидно, как
он меня оскорблял.
— Лучшая защита, это нападение, — со вздохом сказал я.
— Я тоже защищалась. Видишь сам, что из этого вышло. Очень
тебя прошу, не бросай Варю. Не знаю, сколько мне дадут, но на свободу вряд ли уже
выйду. Так что, Роберт, прощай и не держи на меня зла.
Мария подошла ко мне вплотную, долгим пристальным взглядом
посмотрела в мои глаза, встала на цыпочки и мягко чмокнула меня в губы.
— А теперь иди, — прошептала она.
Я растерялся:
— Маша, как же ты будешь…
— Иди, Роберт, — подтолкнула она меня к двери, — иди, тебя
не должны здесь видеть. … А вот теперь я звоню в милицию.
Она снова меня подтолкнула, на этот раз решительно. Я
послушно побрел. Боковым зрением увидел, как Мария достала из сумочки трубку и
медленно задвигала пальцем по кнопкам. С ужасом я осознал, что уйти не могу. Не
могу оставить ее. Она ничего не соображает. Она ни в чем не виновата. Я
вернулся, вырвал трубку из ее руки и закричал:
