Захотелось съездить по его гладкой холеной физиономии. Но
физиономия была далеко, и я с жаром начал его убеждать как давно мечтал о
разрыве, и как мне в тягость эта Светлана, и как я хочу жениться, хочу ребенка:
мальчика или девочку — все равно… Но чем больше я его убеждал, тем меньше он в
это верил. Я и сам уже не верил, но не отступал. Так продолжалось до тех пор,
пока не зазвонил мой мобильный, который совсем нечасто звонит.
— Роби, ты сошел с ума! — разъяренно констатировала мать.
— Еду, мама, уже еду.
— Если ты в довершение забудешь подарки, — прошипела она, —
то сам черт тебе не позавидует!
Что можно противопоставить такой угрозе? Счастлив тот, кого
не знает моя мама.
Прихватив подарки, я помчался с одной только мыслью: в
деревню! В деревню! Сегодня же закажу билеты!
Глава 2
Мать, как обычно, была страшно занята. Чем? Известно чем: в
ее доме с утра до вечера толкутся косметички, педикюрши, массажистки… и конечно
же подруги.
Разговоры только о теле. Все о теле. Как его лечить,
разминать, умащать, ублажать, одевать…
Не хочу показаться жестоким, но когда человек живет ради
своего тела — это странно. И уж совсем удивительно, если речь идет о теле
несвежем, даже пожилом.
Единственное, что можно сделать для такого тела: как можно
реже на него смотреть. Лучше совсем не обращать внимания. Шестьдесят пять лет —
именно столько моей матери — как раз тот возраст, когда пора бы уже вспомнить и
о душе, о которой все предыдущие годы как-то не думалось. Согласен, если
женщина молода, красива и зовуща, то ей не до души: занимают другие проблемы.
Но не для того ли Господь старит наши тела, чтобы мы могли вспомнить о душах?
Только не надо делать вывод, что все то время, пока я сидел
на кухне в ожидании матушки, меня занимали именно эти мысли. Нет, я горевал не
о теле и не о душе, а о Светлане. Мне вдруг открылось, что Заславский прав: я
люблю, люблю Светлану, уже давно люблю. Во всяком случае представить, что ее
тело и особенно груди (Заславский и здесь прав) ласкает другой болван, а не я…
Нет, этого представить я не мог…
Но представлял ежесекундно, ругая себя за глупость и
мазохизм. Кровь приливала к моему лицу, с зубов летела крошка, сжимались
кулаки…
“Как коварны женщины”, — зверея, думал я.
Не скрою: испытывал острое желание поколотить соперника и
убить Светлану. Да-да, даже убить! Мысли мои все время обращались к прошлому.
“Эти женщины, — страдал я, — безжалостные твари. Мужчины в
их руках игрушка. Заманят в сети, приучат к ласкам, к вниманию, а потом, когда
ты уже не можешь жить без их восторгов, их восхищения, обязательно предадут,
бросят на произвол судьбы. Как я не хотел встречаться с ней, с этой лживой
бабенкой, попусту тратить время. Она же меня буквально силком в отношения
затащила. А как она заставляла клясться в любви! “Ах, Робик, ты меня любишь?
Скажи, что любишь”. И я, как последний дурак, заверял, что люблю, терпел ее
издевательства! Я же ненавижу, когда меня называют Робиком. Когда Робертом и то
не очень…
Но с другой стороны у нее такие красивые ноги… И круглый
упругий живот… И такой милый шрамик на руке от оспы… И эти пресловутые груди…
Да-да, груди! А ее забота! Она всегда лечила меня, если я
начинал хандрить. Звонила перед сном, называла своим котиком. Своим самым
умненьким в мире Барсиком. А как она меня слушала! Так не умеет слушать никто.
Кстати, она-то как раз и могла мне родить сына. Или дочь. Ну и что, что я был
Робиком. Подумаешь, эка беда. Должна же она была как-то обращаться к любимому
мужчине, раз мне дали такое дурацкое имя…
Но с другой стороны я всегда чувствовал, что женщинам
доверять нельзя. Они тиранят нас до тех пор, пока мы им не сдадимся, после же
теряют к нам интерес.
Так и произошло со Светланой: как только я стал шелковым,
она сразу меня бросила. Кстати, почему я ее так долго терпел? Целых пять лет!
Почему?
Как — почему? Уверен был, что она меня любит. Но сам-то я ее
не любил. Так в чем проблема? Она ушла. Что и требовалось доказать. Я свободен!
Я счастлив! И для материнства она стара. К черту! К черту эту Светлану!”
Я так решил, но сердце было не согласно. Мне было плохо,
очень плохо. Единственная польза от ухода Светланы: я забыл о своем позоре, о
провале на конференции. Но что толку? На душе было невыносимо скверно: хотелось
напиться и совсем уже расхотелось жить. Незаметно для себя я начал на полном
серьезе обдумывать варианты ухода из жизни.
Увы, их было немного. Можно выброситься из окна — это
просто, но я боюсь высоты. Можно выпустить из себя кровь. Говорят, это даже
приятный способ: лег в ванну, перерезал вены и — на встречу с Господом. Но я
боюсь крови. Можно застрелиться, кстати, я неплохо стреляю. Во всяком случае уж
в себя не промажу, но у меня нет пистолета. Можно повеситься, но здесь
совершенно не имею опыта. Как это делается? Даже не представляю. К тому же, это
ненадежный способ. Слишком часто этих висельников-самоубийц из петли вынимают.
Статистика настораживает. Нет, мне это не подходит. К тому же не эстетично
висеть с черным вываленным языком. Да и не достойно для меня, доктора наук, уважаемого
человека… Надо поискать что-нибудь поприличней.
А что тут найдешь? Все. Нет больше вариантов…
Я вдруг вспомнил студенческие годы, наши пикники в лесу,
вспомнил безобидного крота, которого Заславский, почему-то испугавшись, прибил
лопатой. Тогда на меня это произвело самое тягостное впечатление, но теперь я
принял во внимание и этот способ отъединение души от тела и начал рассматривать
как очередной вариант. Но, поразмыслив, подумал, что мне и это не подходит.
“И в самом деле, неужели придется жить? — расстроился я. —
Не убивать же себя лопатой, как какого-то крота?”
За этими горькими мыслями и застала меня матушка. Она со
своими подругами уже рассмотрела подарки и, судя по всему, как обычно была
недовольна.
— Ну? — грозно поинтересовалась она. — Что ты тут сидишь
истуканом?
— Жду тебя, ванну и кофе. Желательно в вышеупомянутой
последовательности.
Словно не слыша, мать повторила вопрос, уснастив его
оскорбительными деталями:
— Что ты тут сидишь истуканом? Весь в своего папочку, тот
всю жизнь истуканом просидел. Даже спал сидя. Лег лишь тогда, когда его в гроб
положили. Роби, слышишь меня, не сиди!
— А что я должен делать? — рассердился я. — Идти развлекать
твоих гостей?
— Было бы неплохо, — мгновенно успокаиваясь, заметила мать.
— Но у меня совсем неподходящее настроение.
— У меня такое же после того, как я увидела на что ты
выбросил деньги, — посетовала она, явно имея ввиду подарки. — Кстати, а у
тебя-то что за горе?
