Но когда наша тройка уже подлетала к храму, разбрызгивая пену и мочу, молодые уже выходили из храма. Свадьба закончилась. Князь галантно подсаживал мою Лолиту в карету. Наш коренной, увидев в их упряжке свою пассию – гнедую кобылу, призывно заржал.
Вся свадьба развернулась в сторону ржанья. То есть в нашу. Я выпрыгнул из возка и, поигрывая автоматом, направился к Лолите. Лолита рванула было ко мне, но Баран-Заблудовский придержал ее.
– Отдай ее, князь. Она моя.
– Охолоните, поручик, – усмехнулся князь, вынул из-за пазухи мою маляву с отказом от Лолиты и двадцать два тетрадных листа с записью игр в крестики-нолики, оскверненных отпечатками моих пальцев.
– Долг в крестики-нолики, поручик – долг чести... Как вы на это смотрите?..
Я опустил автомат. Действительно, долг в крестики-нолики – долг чести. Особенно для русского офицера. Только вот где была моя честь, когда я поставил на кон Лолиту, которую искал на протяжении всей моей беспутной жизни. А впрочем, в последнее время в Запендюринском корпусе стало что-то неладно с офицерской честью.
Поручик Лукин-Бухаров смылил у прапорщика из двухгодичников Флеш-Роялева казенный бинокль. Весь полк знал об этом, но поручика не только не изгнали с позором из полка, но и смеялись над двухгодичником, по собственному мудакизму оставившим казенный бинокль без присмотра. Такая вот честь русского офицера.
Майор Безуглов-Фонтанер прилюдно принялся лапать жену поручика Хрипунова-Романова, за что получил от поручика по роже. Состоялся суд офицерской чести. Поручик Хрипунов-Романов стал подпоручиком. За физическое оскорбление старшего по званию. Такая вот честь русского офицера.
Командующий Запендюринским флотом затопил по списанию половину кораблей, которые всплыли в составе китайского императорского флота. Такая вот честь русского офицера.
Командир танкового полка подполковник Беккет-Воздушный похитил, изнасиловал и задушил девушку-эвенкийку. Во время суда командующий корпусом генерал Шаман-Гуттузо пожал ему руку. Такая вот честь русского офицера.
Так что чего уж обо мне говорить... Подумаешь, любовь свою проиграл, так ведь по пьяни... Зато честь сохранил. Свою офицерскую честь... А что мне еще было делать? Скажите, если вы такие умные.
Гости уже уехали к свадебному столу, а молодые – к свадебному ложу. Я опустил голову на руки. Хаванагила молча смотрел куда-то мимо меня. Я поднес штоф к губам. Чего уж теперь... Ох, падла, какая же тоска. Я сделал большой глоток, выпрыгнул из возка и вошел в церковь. Донельзя уродливый служка подметал пол. Метла равномерно шваркала по камням, сметая еловые ветки, обрывки флагов, восклицательные знаки с первомайских лозунгов. Перед иконой блаженного Запендюры в подсвечнике стояла роза, вечность назад подаренная мною Лолите. Временем сорваны юности розы, в память о прошлом одни только слезы.
Снаружи церкви раздались звуки отъезжающей тройки да заглушаемый стенами храма и подвываниями вьюги голос Хаванагилы...
– До встречи, барин, до встречи, поручик, до встречи, сударь, до встречи...
Глава 30
Двадцать восьмая Глава требует многократного вдумчивого прочтения. Чтобы досконально разобраться в хронологической последовательности событий. Потому что ассоциативные ряды, постоянно путающиеся в повествованиях каждого русского литератора, не дают возможности коротко, четко и связно рассказать о любом, даже самом незамысловатом событии. А тем более понять, о чем идет речь. Один мой приятель, нормальный человеческий литератор средней руки, как-то два часа подряд рассказывал мне о том, как ел бутерброд с сыром «Гауда» в электричке на трехминутном перегоне от ст. Театральная до ст. Садовая Белорусской железной дороги. Каким-то образом в один бутерброд с сыром «Гауда» вместились «Метаморфозы» Овидия, бардак на выборах в Думу, монтаж внутри кадра канадской мультипликаторши Кэролайн Лив, побочные явления мази диклофенак, несостоятельность либеральной идеи в России, неудобство современных пододеяльников и всеобщее оскудение нравов в банно-прачечном деле.
И это литератор средней руки. О талантливых я уж не говорю. К примеру, какое отношение имеют вышеупомянутые, граничащие с кретинизмом размышления к моим поискам Лолиты?..
Так что перечитайте, господа, двадцать восьмую главу несколько раз. А для чего, я уже забыл.
Глава 31
– Итак, господа, попробуем разобраться, в чем же отличие эротики от порнографии. По моему мнению, различие в одном. Эротика – это художественное произведение, обладающее эстетической составляющей, а порнография – учебное пособие, таковой составляющей не обладающее. И дело за малым. Определить, что такое эстетическая составляющая. И тут мы оказываемся в тупике. Если в гараже под «Клинское» – это как?.. Является «Клинское» эстетической составляющей? Или эстетической составляющей будет только «Хайнекен»? Думаю, что ни то, ни другое. А эстетической составляющей будет тачка в гараже. «Пятерка» или «Бентли». И по моему мнению, наличие «Бентли» – высокая эротика, а «Жигулей» – чистой воды порнуха. Как говорила в таких случаях моя покойная бабушка Фанни Михайловна: «В межполовых сношениях главное – декор».
Глава 32
Шумит ночной Марсель в притоне «Три сушеных дрозда». Мужчины пьют здесь эль, а женщины жуют с мужчинами табак.
В задней комнате притона нарисовались Арлекин в костюме Арлекина и Лолита (?) в костюме Коломбины. Они танцевали пасадобль. Или нет, лучше па-де-катр. Этот па-де-катр был нехитрым набором цирковых корючек, которым Арлекин и обучал Коломбину. Я же сидел у высокого камина в маске вечно печального Пьеро, потягивал подогретый эль и вносил необходимые коррективы в обучение. А пожилая Фантина слегка трогала меха концертино, добавляя занятиям некую долю приятственности. И тут раздались три удара молотка. Все. Репетиция окончена, сцена зовет.
Фантина грянула марш и с этим маршем под мышкой вышла на сцену. Села в кресло и заиграла что-то ренеклеровское. И под эту нежность на сцену выбегает юная Коломбина-Лолита, которую я искал, искал да и нашел. Но до полной любви нужно пройти весь ритуал до конца. Зритель не зря платит деньги.
Меж тем Коломбина посмотрела в одну сторону, в другую. Нет. Нет того, кого она ожидает. Коломбина садится на садовую скамейку, стоящую посреди сцены, и начинает ТРЕПЕТНО ждать. Трепетно ждать на сцене – это тоже работа. С детских лет отдрачивается.
И тут на сцену выхожу я, старый по сцене и по жизни Пьеро в вечно плачущей маске. Я вроде иду по каким-то своим делам, но, увидев Коломбину, резко останавливаюсь. Сейчас пойдет сцена мгновенно возникшей влюбленности. Каждый трюк отработан поколениями Пьеро, Коломбин, Арлекинов. Разве что какая-нибудь начинающая Фантина чесанет между нот. И вот я вкрадчивой походкой с ужимками, изображающими влюбленность, иду к Коломбине. (Эти корючки мои ЛИЧНЫЕ – почерк настоящего уважающего себя Пьеро. Если какого бы то ни было Пьеро уличат в краже чужого трюка – это пожизненный остракизм, отлучение от сцены. И такому Пьеро грозит печальная участь какого-нибудь конторского служащего, путейского инженера или младшего биржевого брокера. К примеру, трюк с доставанием из-за пазухи бьющегося сердца придуман мной. Когда мы работали в парижском кабаке «Три сушеных дрозда».) Я с дергающимся сердцем иду к Коломбине и сажусь рядом с ней на скамейку. Она, как девушка скромная, отодвигается. А я, наскрозь овладеваемый неземной страстью, двигаюсь к ней. Она – от меня, а я обратно к ней. И тут скамейка кончается, и Коломбине по скамейке двигаться уже некуда. И она, как девушка скромная, встает, гневно вскрикивает и убегает за кулисы. А я остаюсь на скамейке, тяжело вздыхая и сгибаясь под адской тяжестью любви.
