Час от часу не легче...
– Какого, на х...й, будущего фронта?
– Какого бог пошлет. Сами знаете, барин, сколько у России врагов: американцы, НАТО, чертовы ляхи, Украина, Грузия...
Нет, это не я нажрался, как удав. Это Хаванагила гигнулся мозгами. Это ж надо придумать: фронт с Украиной, Грузией. Но я не стал его спугивать и сделал вид, что мне все понятно.
– Продолжай, – милостиво соизволил я.
– Значит, – продолжил он, – реквизированные соленые огурцы, пряники и китайские консервы «Курица в собственном соку», взятые в качестве трофея.
– Какого, на х...й, трофея?! Мы что, во время моей пьянки с Китаем воевали?!
– Упаси Господь, барин, там такая уймища китайцев, что, как говорила ваша покойная бабушка Фанни Михайловна, а потом подтвердила незабвенной памяти Зоя Космодемьянская, всех не перевешаешь. Нет, это завстоловой унтер-офицер Дима Шинкарев, по прозвищу...
– Знаю, Полуе... твою мать. (Такое прозвище он получил, когда командир полка ввел в полке запрет на использование мата в служебных целях и издал соответствующий приказ с перечнем соответствующих терминов. Так вот, Дима, прошедший окопы Прусской кампании, не материться не мог и ослушаться приказа командира, даже если этот приказ преступный, а таковым этот приказ и являлся, тоже не мог. И он нашел выход и стал в общении с подчиненными солдатами по тылу использовать словосочетание «Полу... твою мать». КОЕГО В ПРИКАЗЕ НЕ БЫЛО. И вот уже два года, как в полке неслось победное: «Ефрейтор, полуе... твою мать, куда ты на полух...й подевал накладные на перловку, ну ее в полуп...ду?» Командир скрежетал зубами, но поделать ничего не мог. Не было в его приказе «полуе... твою мать» и прочих неологизмов. Не было, и все.)
– Так вот, – невозмутимо продолжал Хаванагила, – китайские консервы «Курица в собственном соку» были взяты унтер-офицером Шинкаревым в качестве трофея после его сражения за честь и прочие места мадам Гундяевой, с которой этими консервами, то есть натурой, хотел расплатиться завстоловой танкового полка унтер-офицер Балакирев за оказание услуг интимного характера. А она, мол, не такая...
Я расхохотался. Ну, Дима, ну, Шинкарев, ну, Полуе... твою мать...
– Так что, – спросил я, давясь от смеха, – он отнял у Балакирева консервы и заставил расплатиться башлями?.. Ну, Дима, ну, Шинкарев, ну, Полуе... твою мать...
– Не совсем так. Деньги Балакирев заплатил, но их не хватило, так что пришлось мадам Гундяевой взять и консервы. И уж потом ваш Шинкарев отобрал их у нее в качестве трофея за оказание ей им услуг интимного характера. И деньги тоже взял. Так вот, – продолжал Хаванагила, – призвав в качестве необходимой составляющей трапезы замкомполка по строю штабс-капитана Полякова, вы приступили к вдумчивому балдежу и обсуждению животрепещущих событий дня. О секретной поверке полка командованием корпуса с последующими учениями, которая начнется завтра в четыре тридцать утра по среднеевропейскому времени. Утра, следующего непосредственно после текущего пьянства. О вашей довоенной деятельности в качестве комедианта, чем вы и были интересны начальнику штаба. И о непрекращающемся и беспринципном адюльтере супруги командира третьего дивизиона с околоточным надзирателем Укроп-Рассоловым.
– Как же, как же, – оживился я, – это я припоминаю. Он ее встречал на служебном мотоцикле на границе части и леса, через который она шла на работу, доставлял ей удовольствие различными способами, не забывая, впрочем, себя, после чего вез ее в полицейский участок, где она служила замполитом. Сержанты на КПП даже скинулись на бинокль, чтобы помедитировать на эту картину.
– Все-таки, – одобрительно сказал Хаванагила, – еще не вся память пропита, а значит, что и не все потеряно.
– Да я все прекрасно помню, – обиделся я. – Двух флаконов нам не хватило, а денег больше не было. Барон составил план учений, для которых требовалось два, нет, лучше три литра спирта. Только вот не помню, что это были за учения...
– А этого никто знать не мог, потому что о сути их должны были сообщить во время секретной проверки полка в четыре тридцать завтрашнего утра по среднеевропейскому времени, – пояснил Хаванагила. – После составления плана учений Офштейн-Штейнбок вызвал начхима полка майора Улуг-Дроздова, отца четверых детей от разных матерей, проживающих в вашем городке все вместе, в ведении которого находился спирт. И потребовал три литра спирта для протирки циркуля от ржавчины. Улуг-Дроздов в категорической форме заявил о своем участии в учениях, которое потребует дополнительного литра спирта и приказа командира полка о списании уже четырех литров спирта. Командир полка полковник Островский-Корчагин охотно подписал приказ о списании пяти литров спирта. Ибо какие могут быть учения без командира полка.
Короче говоря, в двадцать два тридцать полк был поднят по боевой тревоге, выдвинулся в район сосредоточения и занял боевые позиции в районе западного побережья Запендюринского моря. Так что, когда в четыре тридцать следующего утра комиссия из штаба корпуса прибыла в полк для секретной проверки с последующими учениями, полка, как такового, она не обнаружила. За исключением майора Серова-Овражского по прозвищу Сяо Ляо. А прозвище это он получил из-за крайней суженности глаз, возникшей в результате перманентного празднования взятия русскими войсками города Рымника под командованием фельдмаршала графа Суворова-Рымникского. Сяо Ляо, лежа около топчана в дежурной части, отрапортовал об отбытии полка на учения в район западного побережья Запендюринского моря, после чего геройски умер на руках командующего корпусом. А комиссия корпуса в полном составе рванула в сторону учений в район западного побережья Запендюринского моря, но чуток опоздала. Полк в составе двух дивизионов 152-миллиметровых гаубиц, дивизиона 122-миллиметровых гаубиц и истребительно-противотанкого дивизиона системы «Фаланга» открыл огонь по скоплению кораблей китайского императорского флота, который в провокационных целях ловил краба в территориальных водах Российской империи. Припоминаете?
– Припоминаю... Так вот о каком фронте шла речь... Смерть китайским оккупантам!
– Смерть-то оно смерть. Только обнаружилась маленькая лажа. Начальник разведки полка ротмистр Огрызко-Спектор по пьяному делу (а по другому он никогда и не бывал из-за генетических отклонений в организме) принял за китайский императорский флот флотилию эвенкийских китобоев, добывавших вовсе не краба, а пушного зверя калана по лицензии на вылов минтая. Эвенкийцы жутко оскорбились, что их, эвенкийцев, приняли за китайцев! Возник вопрос о громадном резонансном деле по сеянию розни по национальному признаку.
Вот вас и послали в русско-эвенкийскую факторию за водкой, чтобы закрыть дело за примирением сторон и возмещением убытков в количестве трех утопленных эвенкийцев. И ВОТ СЕЙЧАС ВЫ ЗА НЕЙ И ИДЕТЕ.
Я уже мало что понимал в повествовании Хаванагилы. Причинно-следственные связи возникали и тут же рвались. Идея детерминизма крепла и ту же распадалась.
– Так, а почему послали именно меня?
– Как – почему? Для искупления вины.
