Наконец, он оказался на верхней площадке еще не за вершенной стройки. Круглая кирпичная кладка вокруг деревянного помоста оставалась разновысокой, уступчатой, над ней криво торчали в разные стороны ребра строительных лесов. В единственной почти готовой стене оставался открытый проем.
Над деревьями из-за горизонта поднималось, увеличиваясь, большое круглое солнце. Оно заглянуло в проем, засияло все ослепительней, наполняя его. Башня плыла навстречу ему, навстречу ветру и облакам. Воз дух звенел оглушительно. Иннокентий на миг зажмурился, приспосабливая глаза к сиянию.
Перед ним во всю ширь открывалась картина, которую он мысленно рисовал всю жизнь, — последняя, счастливейшая картина. И он шагнул в нее с чувством сбывшегося освобождения.
16
На этой картине был сам Иннокентий, счастливый ловец облаков, во весь рост, в неровной кирпичной раме. Зрителю со спины были видны только его уходящие, исчезающие босые пятки, затылок стал уже совсем прозрачным — просвет, полный бледной утренней синевы. То, что было его телом, на глазах таяло, растворялось. Сквозь него открывался прекрасный сияющий мир — художник переходил в него, чтобы уже не вернуться, как никогда не возвращаются на своих путях облака.
Знакомая улица плыла среди них. Вишневый цвет прохладно розовел в рассветных лучах. Печной дым отделялся от трубы, плыл над крышами, унося с собой внутреннее тепло дома, запах праздничных, еще не подрумянившихся пирожков. Взбитые сладкие белки набухали в воздушной миске под легким маминым веничком. Пирамида пухлых подушек неслась по ветру трехъярусными фрегатными парусами. От слегка подсиненных наволочек исходила прохлада и свежесть детства, полотно прострочено было на маминой швейной машинке следами невидимой мышки. Она только что пробежала по белизне, что-то с собой унося — Иннокентий узнал в дальнем облаке очертания молочного зуба, который он когда-то бросил под печку, приговаривая, как учила мама: «Мышка-мышка, вот тебе лубяной, дай мне костяной». Мама и отец смотрели от калитки, запрокинув навеки головы и прикрывая от солнца глаза ладонями. Растрепанный свет запутался в волосах хохочущей девушки, она взлетала на качелях все выше и выше, в край кипенно-белых холмов и долин, небесных хребтов и потоков. Увидевший их растворялся в этом сиянии, чтобы остаться в нем уже навсегда.
