Зато когда из окна автобуса вижу паломников, бредущих в Ганготри, о тебе, Франсуаза, думаю меньше всего. Впечатление, допускаю, обманчивое, но, что делать, только кажется мне, что несчастья боятся этих людей. Мы много раз обгоняли их, идущих по краю дороги: идут один за другим по нескольку человек, иногда по двое, бывают и одиночки. Я не умею распознавать их по их нехитрой - в смысле даже очень хитрой - одежде. Обычно на ногах у них - по нашему, банные шлепанцы, самое дешевое, что можно купить из обуви. Через плечо перекинуто, как мешок, скрученное у краев полотно, из него выпирает что-то емкое, острогранное - то ли утварь, то ли обрядовая посуда. У каждого в руке, сказать по-нашему, котелок - начищенный до блеска. На каждой остановке к нам подходят и протягивают котелок, прося дать. Полагаю, в нем - как бы узнать, как он называется - понесут потом священную воду из верховья священного Ганга.
Наш автобус тоже набит паломниками. Автобус, надо сказать, удивительный. Над сидениями с обеих сторон сооружены разбитые на секции антресоли. В каждом боксе сидят на полу пассажиры, иногда умещается целая семья - в одном, я сосчитал, теснились пять человек.
Дорога в Ганготри красивая, только ведь так сказать - это ничего не сказать. Нам было бы, думаю, очень не по себе на бесчисленных петлях этих перемежающихся серпантинов, если бы мы не знали других дорог - из Леха и по долине Спита. Здесь, после тех жутковатых дорог, ощущаешь себя более, чем в безопасности и комфорте - асфальт и встречная полоса, ну хотя бы полполосы, и даже иногда поребрики на поворотах и врытые в землю шины, - гляди себе в окно и наслаждайся объемным познавательным фильмом. Водитель демонстративно бодр, играет индийская музыка, он не забывает предупредительно гудеть перед поворотом за очередной утес: едем вот так и гудим, а голоса - то мужской, то женский, то мужские хором, то женские хором - все поют о чем-то и поют, - да понятно, о чем: о любви.
До Ганготри остаются считанные километры, и тут нам дано очуметь от восторга: переезжаем пропасть по металлическому мосту протянутому между двух скал. Далеко, вернее, глубоко - далеко-глубоко внизу - из глубины в даль – мчится Ганг, вид потрясающий. Метрах в двухстах за мостом случилась авария: опрокинулся джип на бок, но не сгинул с дороги, жертв нет. Тем не менее, образовалась небольшая пробка, автобусам не разъехаться. Макс воспользовался задержкой и вынул из сумки один из конвертов. Пойдем, снимешь на камеру, он говорит Крачуну. Терапевт отвечает, что он нужнее среди пострадавших, и уходит вперед. Макс глядит на меня. До сих пор в своих деликатных акциях он обходился без моей помощи, а тут меня попросил. Мы покидаем автобус и направляемся к мосту, я говорю, что не хотел бы портить карму себе. Он отвечает в том духе, что я карму улучшу сейчас. Карма кармой, но я не такой уж кармист, это я так сказал, просто мне от предприятия Макса муторно на душе, но я иду вслед за ним и снимаю, как он желает, на видеокамеру, пусть отчитается: Индия, пропасть, ущелье, река, Макс на мосту, он стоит возле фермы с конвертом в руке, на лице Макса выражение возвышенной скорби. Крупным планом снимаю конверт, имя-отчество различимы на нем, ниже фамилия и даты жизни. Он вскрывает конверт. Средний план: высыпает. Общий - Макс на мосту возле металлической фермы, горы, ущелье, простор.
Им понравится, говорит Макс.
Еще минут десять мы ждем в автобусе. Люба читает книгу. Я спрашиваю Макса: у тебя много осталось? Много не много, а сколько-то есть.
В наш автобус залезает Крачун, а вслед за ним один из перевернувшихся. Кажется, итальянец. У него на лбу заметная шишка, сумка в руке. Его встречают приветливым гулом, он похож на героя. Других подбирают другие.
Остаток дороги я думаю о предприятии Макса. Стараюсь представить заказчиков, это кто ж? Вдовы? Убитые горем родители? Дета? Я думаю о них и не перестаю одновременно восторгаться тем, что вижу: красотой гор и долин. Мне начинает казаться, что Макс меня разыграл. Ничего не могло быть подобного в жизни. Я даже уверен теперь, что все было там на мосту, сплошной розыгрыш. А я и купился, как дурачок. Но и то, что я вижу за окном: Индия, горы - мне тоже начинает казаться розыгрышем. Не уверен, что Макса, но определенно розыгрышем. То ли я вижу, что вижу? И вот уже я не уверен, я ли на это смотрю. Мне ли это увидеть дано. И не остался ли там я, где меня нет - в каком-нибудь разговоре - в прежнем, простом, ни о чем.
Если это реальность, меня к ней возвращает остановка автобуса. Сейчас я узнаю, что дорога в Ганготри так и завершится в самом Гагнготри, упершись в открытые ворота белостенного храма богини Ганга, но дойти дотуда можно только пешком. Въезд на машинах в селение запрещен, да туда и при всем желании не въехать, вернее, въехать-то можно, но не получится развернуться. Перед границей селения небольшая площадка над крутым обрывом, - если как-нибудь потесниться, допустим, подъехать колесами к самому краю, место для стоянки всегда можно найти. Мы выходим из автобуса и оказываемся во власти тех, кто предлагает гостиницы. Переговоры ведет Макс. Потом нас дальше ведут по дороге, превращающейся в узкую улицу - пожалуй, единственный из проходов, который еще можно назвать в Ганготри улицей. С обеих сторон, когда нет справа обрыва, ресторанчики, лавки - продается еда и предметы первой необходимости (кажется, так их называли в моем детстве). По улице движутся два встречных потока людей, - ну, хорошо, хорошо, Франсуаза, поток, сознаюсь, я громко сказал, поток это справа внизу под обрывом - там Ганг. А здесь просто люди идут навстречу друг другу. Подаяние просят на каждом шагу. Нас обгоняет носильщик, тяжелонос. Из-под груза, обернутого полотном, (размеры шкафа) только нога виднеются, - шкаф на ногах бежит сквозь расступающуюся толпу. Тяжелее тем, кто несет сверхполнотелую даму в сиреневом сари, она не способна ходить. Они несут ее вчетвером, кособоко сгибаясь под жердями, давящими на плечи, - дама непостижимым образом заключена в дощатое вместилище, проделанное к этим жердям. Ее лицо спокойно, она уверена в прочности здешнего дерева и крепости мужских позвонков.
Ряд калек. Сидят на земле. Седовласая женщина с красивым лицом вытянула на дорогу ногу с двупалой ступней: большой палец и очень-очень большой - заменяющий сразу четыре. Все тянут руки, у всех перед собой котелки. Один сидит «по-индийски», но с поправкой на то, что не имеет ноги ниже колена. Он читает газету. Деревянная нога с преувеличенно крупной ступней лежит рядом.
Похоже, Макс несколько растерялся. Он не ожидал, что здесь так много людей. Еще месяц назад, полтора, он говорит, здесь не было никого. Большую часть года эти места недоступны. Он заглядывает в лицо едва ли каждому, надеясь узнать моего будущего избавителя (догадайся, от кого, Франсуаза): почему-то я не уверен, что он помнит его в лицо. Подавая седобородому нищему брахману, осведомляется, не знает ли он Гириш бабу и нет ли того в Ганготри. Макса не понимают; похоже, здесь мало кто владеет английским.
Направо проход к пешеходному мосту через Ганг, а мы дальше идем - сквозь наружные ворота храма богини Ганга, куда сама собою приводит дорога (буквально ведущая к храму). Мы хотим снять обувь, но провожатый небрежно машет рукой, дескать, можно, это ж не храм еще, а площадь-двор (а нам не в храм, а в гостиницу). На всякий случай держимся ближе к краю, чтобы не осквернить площадь подошвами. Здесь кто-то в обуви, кто-то без. Оглядываясь на храм и скалу, Люба говорит: сказка! И в колокол ударив (тут всюду колокола, и все ударяют), сказка! сказка! - повторяет Люба. Вниз направо ведут к священной реке ступени, там толпится народ. Но нал! надо выше - по другой лестнице, там невзрачная постройка, это одна из гостиниц; поднимаемся, оставляя за спиной фигуры богов и священных животных.
