“Ой! Спасибо, как пахнет!.. Словно молодость вспомнила…
Пахнет-то как!.. Нам такое в войну присылали… ” “Знаешь, мать, – произносит приятель, а голос дрожит, – я бы дал тебе, мать, но не дам, я пойду, мать, отправлю отцу в
Ростов-на-Дону ”. И уходит, не попрощавшись, – растрогался.
Я пошел бродить по Садовой. Не знаю что, но что-то нехорошее со мной начиналось, я не хотел нехорошего, и, чтобы было все хорошо в моем представлении, я представил себе, я представил в себе ощущение бодрости будто бы мысли. И послышалась гамма, простая, будто я наступаю на клавиши, так вот иду… Мстить кому бы то ни было (убеждал я себя), а тем более невинной собаке, у меня и в мыслях быть не могло. Этот сон мне приснился несправедливо!
Так рассуждая, я нечаянно оказался на набережной реки
Фонтанки, стоило мне взглянуть себе под ноги, как стало понятно происхождение сна. Вот я что вспомнил. Вчера… да, вчера, как и сегодня, я шел вдоль… в до-ре-ми-фа-соль… вдоль Фонтанки, ля-си, точно так же ступал – осторожно, – потому что иначе ступать здесь нельзя, невозможно: на каждом шагу – я ничуть не преувеличиваю – буквально на каждом – лежат экскременты собачьи… Вот и разгадка. От загаженного тротуара мысль моя вчера невольно обратилась к Эльвире, я недобрым словом вспомнил ее, ну а дальше, что касается сна, это дело уже сновидческих механизмов. Но и это не все. Мне навстречу вчера шел худой гражданин, судя по поступи, озабоченный тем же (я вспомнил). Без труда догадавшись, о чем я думаю, он обратился ко мне с короткой речью: “Народ безмолвствует, а воры воруют. Дерьмо лежит прямо на улице.
Владельцы собак перестали убирать за своими собаками.
Грядут тяжелые испытания. Курс рубля падает. Власть гниет. Разваливается производство. Большинство писателей – бездари. Помните, что я вам сказал. Я знаю. Я сам депутат.
Моя фамилия Скоторезов ”. “Скоторезов ”,- повторил я вслед уходящему.
Он же, повернувший на мост и напряженно запоминаемый мною, высокий, худой, но вынужденно смотрящий себе под ноги, неожиданно уподобился гвоздю с помятой шляпкой – таким и запомнился – вбитым на границе двух административных районов Санкт-Петербурга – Ленинского и Октябрьского – в деревянный мост по имени Госткин мост, на котором курить запрещается, согласно табличке. И хотя собака – далеко не скотина, выше, чем скотина (и больше, чем скотина, друг человека), человек с резкой фамилией Скоторезов и с резвым скоторезовским темпераментом врезался в память мою и осел в подсознании, чтобы в должный час подпитать мой сон прихотливым пафосом собакоборчества. Мысль моя в тот день, я заметил (если это был тот день, о котором я говорю), начала пробуксовывать. “ Я ж ее не убил, а всего лишь хотел убить ”,- думал я. Гвоздь торчал из моста, а я уходил – уходил по направлению к дому. “Кто – кого? ” – думал я, ни о ком конкретно не думая…
Вот, наблюдал я, сосредоточиваясь, пропали из города воробьи, их более не подкармливают старожилы. Вот, наблюдал, беременных нет больше совсем, никто не рожает.
Зато много бубнящих. В самом деле, отчего так много встречается бубнящих? Каждый третий встречный бубнит. Идет и бубнит. Он бубнит. Мы бубним. Мне бубнится. Я заставил себя не бубнить и сразу же оказался на лестнице – около подоконника. На подоконнике лежали окурки. Здесь курят пацаны. Пол-литровая банка окурков стоит на Сенной три рубля. “Даже крыша когда у тебя поедет, – пробубнило во мне, – не пойдешь продавать на Сенную окурки ”. Поехали, поехали, цеплялось слово за слово, поехали в Еристань.
Потом то ли шел, то ли плыл, то ли лежал – то и было: лежал. “А не эпилепсия ли это? ” – спросил государь и схватил меня за ногу. Вскрикнув, я проснулся.
Екатерина Львовна трясла мою ногу с остервенением:
“Вставай, вставай, к телефону! ” У Екатерины Львовны нет телефона – обстоятельство, которому не успел удивиться.
“Осторожно, тебе говорят… ой, какой ты… смотри, – она помогала спуститься по лестнице мне, – упадешь, костей не соберем. Аккуратней ”. “Который час? ” – спросил я, спустившись в кухню. “Откуда ж мне знать? Мы ж с тобой часы наши… тю-тю… ”
Мне показалось, что она шутит, этого быть не могло… чтобы тю-тю. И мои тоже – тю-тю? И ее тоже – тю-тю? Тю-тю.
Мы пришли к соседке – на этаж ниже. Я никогда не был в этой квартире. Прихожая. Круглый столик. Тю-тю. Трубка снята и ждет меня лежа. Соседка спряталась от меня, мне так показалось. “Проснись! – дал я команду себе и взял трубку. – Алле ”.
“Здравствуйте, – послышалось в трубке, – здравствуйте,
Олег Николаевич ”. Я с ней поздоровался: “Здравствуйте ”
(…с трубкой).
“Хорошо? Хорошо ли здравствуете? Как здоровье ваше? ” (
Тю-тю?) “Хорошо, – отвечаю, – спасибо, хорошее ”.- “Это вас Долмат Фомич беспокоит. Помните, мы в троллейбусе ехали?.. У меня еще книга ваша осталась? ” – “Книга?.. Моя ?” – “Ваш экземпляр… Мне Аглая Петровна про вас рассказала, как найти. Через Аглаю Петровну и Надежду
Евстигнеевну ”.- “ Какую Евстигнеевну? ” – “Через Надежду
Евстигнеевну, которая в вашей квартире живет. Вместе с
Валерием Игнатьевичем. Они телефон подсказали ”.- “Как же, как же… я понял ”.- “Олег Николаевич, дорогой, у меня радостная новость для вас. Сюрприз. Я писал вам в больницу, вы помните? ” – “Да, спасибо, был тронут… и этот… как его… киви… ” – “Ну так слушайте… ” -
“Да… ” – “Олег Николаевич?.. ” – “Да… ” – “Вы приняты в наше Общество! ”
“Да?.. ”
“Общество друзей книги! ”
Что же мне оставалось, как опять “ да ” не спросить. Я и спросил: “Да? ” – “ Да, Олег Николаевич! Поздравляю вас!
Состоялся Совет – и ни одного голоса против! Все – за!
Редчайший случай!.. С вас даже не требуется формального заявления, моей рекомендации оказалось достаточно. Так что примите мои искренние поздравления, Олег Николаевич ”.
“Спасибо ”,- отвечаю растерянно.
Долмат Фомич забеспокоился: “Ну что вы, что вы, это я вас благодарить должен!.. Такую книгу мне одолжили!.. С печатью… С печатью такой замечательной!.. Не сомневайтесь, Олег Николаевич, я все переснял, зарегистрировал… Спасибо вам… большое спасибо… ”
Тут я вдруг ощутил необходимость самому членораздельно высказаться и вроде того залепетал, что рад, что не меньше моего
Долмат Фомич тоже рад и что оказался ему чем-то полезен, – а сам думаю: на кой леший мне Общест во это?
“Олег Николаевич, – между тем продолжал Долмат Фомич, – завтра у нас очередное заседание состоится. Очень вас прошу прийти. Заодно и книгу верну. Приходите, не пожалеете, доклад будет интересный. И еще кое-что ”. “Но… простите… мне как-то неловко в некотором смысле… знаете, такое ощущение, что я злоупотребляю вашим доверием… ” – “ Только этого не надо. Завтра в семь вечера в Доме писателей на Шпалерной. Знаете дворец
Шереметева? ” – “ Так вы писатели, значит? ”
