Посвящение было простым. Первый Гражданин спрашивал: “Согласны ли вы стать гражданином Санкт-Петербурга?” – “Согласен”, – отвечал посвящаемый, после чего ему вручался вкладыш в паспорт. Некоторые, получив вкладыш, говорили что-нибудь остроумное в микрофон. Когда очередь до него дошла, Борис Петрович спросил, не надо ли где-нибудь расписаться. Оказалось, не надо. Оказалось, что гражданам Санкт-Петербурга учет не ведется, кроме количественно-порядкового: номер вкладыша Чибирева был четыре тысячи сто какой-то, он не разобрал при таком освещении, но пока шел к Вике, рассматривал – дизайн документа выглядел солидно, можно вообразить себе недоумение милиционеров, бравших в руки паспорта с вкладышами и ничего не знающих о петербургском гражданстве.
– А у меня семьсот с чем-то номер, – сказала Вика, – я в первой тысяче.
– Часто здесь бываете? – спросил Чибирев.
– Живу рядом.
Она рассказала, как встретила в Берлине немца, имевшего петербургское гражданство. Опять немецкие мотивы, подумал Борис Петрович.
– Вы же были в Германии, да? – спросила Вика.
– Лет девять назад.
– Только раз?
– Впечатлений хватило. Мог и погибнуть.
– Вот как? Что же вам угрожало?
– Характер миссии был у нас такой… необычный.
– Дела художественные?
– Ну, где-то так.
– А вы с кем ездили?
– С друзьями.
– Со Щукиным и Тепиным?
– Откуда вы знаете?
– Но вы же группа.
– Да откуда ж вы знаете?
– Группа “Мост”. Это известно.
– Вы что же, интересуетесь… этим самым? (На языке вертелось “современным искусством”).
– Ага. Немного. Дела тусовочные.
– Точнее, это мы со Щукиным вдвоем ездили, а Тепин уже там был. Мы к нему ездили.
– Я знаю, он жил в Германии.
– Вика, вы очень много знаете. Откуда вы знаете? Вы с ним знакомы?
– Так он здесь часто бывает.
– Поразительно, как тесен мир, – позволил себе Борис Петрович сентенцию. – Он вам, конечно, рассказывал… ну, о нас, о себе… как мы там?
– О вас ничего не рассказывал. Я знаю, что он в замке жил.
– В замке? Тепин?
– Ну да. У него же грант был.
– У Тепина – грант?
– Он ведь в замке работал.
– Тепин? – в замке? – работал? (Подумал: кем? – мухобоем?)
– Вы разве не в замок ездили?
– Я? В замок? (Подумал: ха-ха.) А про Альпы он вам не рассказывал? А о походе в Швейцарию?
– Вы ходили в поход? В Швейцарию?
– Через Альпы. Он вам не рассказывал?
– Нет, он только о замке говорил. Я не знаю, чем он там занимался. Теоретизировал.
– Удивительный человек, – сказал Чибирев. – Поразительный человек.
– Расскажите, Борис Петрович, мне интересно.
– О нет, эта история длинная. И потом, пожалуйста, не называйте меня по отчеству.
– Тогда снимите галстук.
Он снял, свернул трубочкой, засунул во внутренний карман пиджака и ощутил себя голым.
– Улет. У вас такой вид отчаянный. Недаром в вас все учительницы влюблены.
Галстук давил в кармане на грудь слева – Борис Петрович стал слышать, как тюкает сердце.
– Никто в меня не влюблен. (Честно подумал: наоборот!)
– Ну, мне-то вы не рассказывайте, – сказала Вика. Подумал: с другой стороны, в кого же еще влюбляться? Один мужчина на всю школу.
…Первый Гражданин пододвинул высокий стул к микрофону (такие иногда устанавливаются перед стойкой в баре), сел на него (другой бы, менее высокорослый, на него бы вскарабкался), ударил по струнам гитары и запел песню с рефреном “Наши лица умерли”.
…Некий литератор подошел к микрофону, чтобы сделать, как он сказал, заявление. Прозвучал призыв ко всем гражданам Петербурга ехать в Крым и покупать земельные участки под Феодосией. Есть там гора, на которой раскинулся садоводческий кооператив бывших военных. Дома продаются за бесценок, можно за двести-триста долларов купить земельный участок и дачный домишко с видом на море. Многие петербургские литераторы и театральные деятели уже обосновались на той горе, москвичей еще больше, и пока москвичи не скупили все, гражданам Петербурга необходимо рвануть в Крым.
“В Крым! В Крым!” – послышались возгласы.
К микрофону подскочил взъерошенный поэт предпенсионного возраста, судя по жестам и гримасам, то ли уже впадающий в детство, то ли так из него и не вышедший. Он сообщил, что купил на горе участок и сарайчик в общей сложности за сорок долларов, что у него на четырех сотках растут виноград, кизил и грецкие орехи и что он сейчас прочтет крымское стихотворение. Прочел. Выразил умонастроение, согласно которому все ему чем-то должны, а он не должен никому, так что не дождетесь, он все оставит себе – и чайку над взморьем, и гребень волны.
– Хочу в Крым, – сказала Вика.
– Глаза у вас интересные, – сказал Борис Петрович. – Изумрудный оттенок.
– Освещение, – не смутилась Вика. – Не вам говорить о глазах. На свои посмотрите.
– Не нравятся?
– Наоборот.
Держала сигарету – он щелкнул зажигалкой.
– Не помню, чье это? – сказала Виктория. – Кажется, Ницше… “Если долго смотреть в бездну, бездна смотрит на тебя”.
– Очень точная формула, – согласился с Фридрихом Ницше Борис Петрович. – Не придерешься.
– Вам, значит, такое знакомо… в бездну смотреть? Задумчиво произнес:
– Разумеется.
– Неужели смотрели?
– В бездну? А как же. Смотрел.
– И что же? – видели взгляд?… Прямо оттуда?
– Видел взгляд. Причем буквально. Прямо оттуда.
Действительно, вспомнилось ему, как глядел на “Черный квадрат”, а из черной глубины на него глядел он сам, отраженный в бронированном стекле, – из черноты квадрата, который когда-то несли за гробом Малевича.
– Буквально? Означает ли ваше “буквально” “чьи-то глаза”?
Опусканием век Борис Петрович выразил подтверждение.
– И о чем же они говорили? – допытывалась Виктория.
– Где прячется дьявол.
– И где?
– Извольте, Вика, отвечу. В непреднамеренном. В паразитарных смыслах.
Выражение “паразитарные смыслы” Борис Петрович позаимствовал у Тепина.
