Достоевский. Чтобы так было! Не было!
Толстой. Федор, ты ешь, ешь, закусывай.
Анна Григорьевна. Вообще-то, икорки бы не помешало для правдоподобия…
Софья Андреевна. С икрой бы зрелищно вышло…
Толстой. И так зрелищно.
Анна Григорьевна. Нет, без икры не так зрелищно.
Софья Андреевна. О чем, они думают, мы говорим?
Толстой. Как, Софьюшка? Ты спрашиваешь, о чем мы говорим, они думают?
Софья Андреевна. Да, о чем?
Толстой. Да кто ж их знает!
Анна Григорьевна. О крепостном праве.
Толстой. Крепостное право в шестьдесят первом году отменили…
Софья Андреевна. А сейчас какой?
Толстой. Гм… Восемьдесят первый, наверное… в смысле, восемьсот… нет?
Анна Григорьевна. Он умер в восемьдесят первом.
Софья Андреевна. Кто?
Анна Григорьевна. Мой муж. Он.
Достоевский. Я.
Софья Андреевна. Вы?
Достоевский. Двадцать восьмого января.
Пауза.
Анна Григорьевна. Значит, сейчас, пожалуй, восьмидесятый. Раз мы вместе все… Одна тысяча восемьсот…
Толстой. Семьдесят восьмой, пусть еще поживет.
Анна Григорьевна. Одна тысяча восемьсот семьдесят восьмой год… Славное было время.
Все глядят сочувственно на Достоевского.
Достоевский. В этот год скончался Некрасов.
Софья Андреевна. Все знает, все помнит…
Толстой. А знаете, Федор Михайлович где работает? Федор, можно скажу?
Достоевский. Не надо.
Анна Григорьевна. Ой, где?
Достоевский. Не говорите.
Толстой. От жены скрываешь.
Анна Григорьевна. Вы – художник? Я правильно угадала?
Достоевский. Нет.
Софья Андреевна. Вы очень похожи на лесника. На егеря.
Достоевский. Да, я лесник.
Толстой. Лесник? Хе-хе! Лесник… А еще правдолюбец!.. Лесник!.. Нет, нет, нельзя. Молчу.
Анна Григорьевна. Где, Федор Михайлович? Ну скажите, где?
Достоевский. Я, знаете, сочинитель… Я вас обманул, я не лесник, я сочинитель.
Толстой. Это мы знаем, Федор, какой ты сочинитель. Я ведь тоже не лыком шит.
Достоевский. Я пишу роман… исторический.
Толстой. Исторический?… Что-то новенькое.
Достоевский. Нет, нет, по-настоящему…
Анна Григорьевна. В лесу?
Достоевский. Нет, не в лесу. В другом месте. Это роман… как вам сказать… это роман о садовнике… Я каждый день пишу его, каждый день хотя бы несколько строк… Огромный сад. Или парк. В нем садовник живет. Он живет в крохотном таком домишке напротив южного входа… где хранят инвентарь… Спит вместе с метлами, лопатами и совками… Он ухаживает за… за клумбами. В этом саду очень много клумб. Сотни, наверное, клумб… Клумбы, клумбы и клумбы… Он ухаживает… Листья убирает, подметает дорожки… Незабудки там, анютины глазки… папоротник декоративный… А за оградой трамваи идут…
Софья Андреевна. Какая я пьяная!..
Достоевский. Записки садовника…
Толстой. Сумасшедшего…
Анна Григорьевна. Почему сумасшедшего?
Толстой. Сумасшедшего садовника…
Достоевский. А за оградой трамваи идут… грохочут… Там недалече кольцо…
Анна Григорьевна. Недалече?
Достоевский. Кольцо. Трамвайное… А в ограде есть, знаете, щель… Там проход, пролаз, прутья отогнуты… Выбираешься когда из крапивы… особенно на закате… и видишь лица в прямоугольниках окон… живые… – трамвай идет!.. грохоча… И словно он светится весь изнутри этим небесным свечением, и словно увозит в город отсюда, в жилые массивы пурпур заката… вместе с отрешенностью неподвижных людей, сидящих у окон… вместе с надеждами их, радостями и болячками, и обидами на судьбу… А над корпусом трансформаторного завода он во всей красоте, закат, говорю, пурпурно-лиловый… а кирпичная стена давно обветшала… и труба покосилась… и застыло облако, похожее на жука скарабея… И вдруг ты чувствуешь резкий запах сирени и вспоминаешь зачем-то, как отец тебе сделал из репейника однажды мишку, медведя, когда ты лежал с двусторонней пневмонией в больнице, и что час назад прошел дождь… и трамвай, он тоже прошел уже, все… и только где-то далеко: звяк-звяк… железом бьют об железо… и запах сирени, и скарабей… А отсюда вот, из груди, поднимается, знаете, волна к горлу… и ты, остановив дыханье, боишься назвать это счастьем, потому что очень уж оно невпопад, нежданно и неизъяснимо… И ты понимаешь, что кто-то другой чувствовал так же и то же… неважно когда… и после тебя… неважно когда… так же и то же… кто-то будет другой, в ком ты оживешь… потому что глядишь своими-несвоими глазами на мир… и значит, ничего не проходит бесследно… никто не уходит совсем…
Пауза.
Толстой. Посмотрите-ка, как тот на Федора уставился… (Глядит в зал на кого-то.)
Софья Андреевна (туда же). Точно – глядит!
Анна Григорьевна. Что он так таращится-то, а? Федор Михалыч, зачем он так таращится-то… на вас?…
Толстой. А не верит глазам, думает, настоящий… Узнал!
Достоевский (небрежно взглянув, отвернулся). Профессор Желваков. И он здесь.
Толстой. Знакомый, что ли?
Достоевский. Плохой человек. Из-за него полкафедры разогнали. Плохой.
Софья Андреевна. А чего ему надо, если плохой? Чего он тут делает?…
Достоевский. С докладом каким-нибудь… Мир тесен…
Софья Андреевна. Ну ты, Желваков!..
Достоевский. Оставьте его… Он не заслуживает внимания вашего…
Софья Андреевна. Ты, козел, пшел прочь, хрен профессорский!..
Толстой. Тыц! Не сметь выходить за пределы жанра!
Анна Григорьевна. Ой.
Пауза.
Софья Андреевна (придя в себя). А ты не кричи… землепашец нашелся… На кого кричишь?… На меня?… Посмотри на Федора!.. Тоже мне, Лев!..
Толстой. Поговори, поговори… Давно «Войну и мир» не переписывала?
Достоевский. Зачем вы ссоритесь? Как вы можете так?
