– Прелесть, – сказала Марина. – Еще на машинке. Почти самиздат.
– Это мое?
И:
– Мать честная! – Валентин Юрьевич признал свое детище. – Да ведь этого в природе не должно существовать!.. Силы небесные!.. Откуда?…
– Четверть века назад, – объяснял Максим, – вы отдали рассказ в «Бельведер»…
– Что такое «Бельведер»?
– Альманах такой замышлялся.
– Не помню.
– Вы не помните, а мы знаем, – сказала Марина.
– Отдали в «Бельведер», но тогда «Бельведер» так и не вышел. Морщин говорит, это чудо, что рассказ не затерялся. Если бы не Морщин…
– Кто такой Морщин?
– Сын Ольги Витальевны.
– А Ольга Витальевна… кто?
– Здрасьте-приехали. Вы ее в рассказе Ольгой Викторовной называете. Просто забыли.
– Морщин был на том вечере, – сказала Марина, – ну который вы тут описали… Вы же описали конкретное событие, так ведь?
Максим сообщил:
– Он у нас лекции читает по истории современной литературы.
– А еще он научный руководитель Макса, – добавила Марина. – Мы помимо прочего аспиранты.
– Короче, – продолжил Максим, – Морщин сохранил ваш рассказ, и это единственное, что осталось от того «Бельведера». А сейчас выпускается другой «Бельведер», от прежнего – только название. Там все другое – концепция, состав… Уже три номера вышли. К сожалению, у нас нет с собой, а то бы мы подарили, но мы как-нибудь с кем-нибудь вам перешлем…
– Нет, правда, – сказала Марина, – «Бельведер» – это по-взрослому. Для продвинутых.
Демехин сидел неподвижно, положив обе ладони на стол.
– Что-то не так? – спросил Максим, видя, что Валентин Юрьевич чересчур глубоко задумался. – Есть возражения? По-моему, очень славный рассказ. Правда, короткий… Зато плотность письма какая! Ни одного слова не выкинешь. А начало? Нет, ты послушай. – Он взял текст и стал читать, обращаясь лично к Марине, как если бы ей было незнакомо содержание «Литературного вечера»:
– «Рифма к слову «человек»…
атмосферный осадок…
белые мухи…
просто снег…
Просто, говорю, снег… Хлопья…
Хлопнула дверь за спиной…
Поднимаясь по лестнице, стряхиваю с воротника и шапки…
Притоптывая ногами – с ботинок».
– Здорово! – сказала Марина. – Это же стихи, а не проза.
Валентин Юрьевич произнес:
– У меня с этим рассказом связаны не очень приятные воспоминания.
– Я понимаю, – сказал Максим.
– Несколько лет назад я в очередной раз пересматривал свой архив и многое, как водится, уничтожил. Сдается мне, этот рассказ я отправил в расход, не перечитывая… Очень странно, что он у вас есть. Не говорите только, что рукописи не горят… Горят, горят. Некоторым просто необходимо гореть…
Марина отодвинула блюдце с пирожным – не понравилось.
– За нами следят, – сказала Максиму.
– Я давно заметил, – ответил Максим, не шевельнувшись.
Валентин же Юрьевич, сбитый с мысли, невольно обернулся: худощавый субъект за соседним столиком тупо смотрел в меню – должно быть, он заметил, что его заметили. Валентин Юрьевич, в свою очередь заметив это, сразу же, как будто ничего не заметил, от субъекта отвернулся пугливо.
– Пусть, – сказал небрежно Максим.
Демехин снова потянулся к портфелю.
– У меня много. Лучше я вам дам другой. Могу дать подборку целую. Больших, маленьких…
– Это потом. Для начала мы хотим напечатать именно этот.
– Да вот же у меня есть, – он достал из портфеля. – Тут несколько. Я взял. Посмотрите… Здесь хорошие. Все неопубликованное…
Максим, не глядя, сложил хорошие пополам и засунул проворно к себе в рюкзачок, лишь бы не спорить.
– Слушайте, этот устарел! – воскликнул Валентин Юрьевич. – Я уже не помню, что там у меня было, но боюсь, он сегодня будет выглядеть глупым, наивным… И я уже совсем другой. А это довольно личный рассказ.
– Себя стесняетесь, – произнесла Марина с упреком.
– Ничего не стесняюсь!
– Наив, конечно, присутствует, – сказал Максим. – Но кроме наива, там есть еще жесткость. И это сочетание наива и жесткости придает вашему тексту удивительную парадоксальность.
Марина сказала:
– Неужели вы думаете, «Бельведер» будет печатать случайную прозу? Перестаньте! Отличный рассказ!
– Да? – растерялся Валентин Юрьевич. – Вам понравился? Вот бы никогда не подумал, что подобное понравится молодым…
– Даже если оставить в стороне художественные достоинства, этот рассказ интересен как исторический документ, – сказал Максим. – Как пример непосредственной, очень эмоциональной реакции на крайне нестандартную ситуацию… Суть даже не в том, как было на самом деле, суть в неподдельной искренности, в неподражаемой интонации высказывания… Говорю вам вовсе не для того, чтобы сделать комплимент.
– Теперь так не пишут, – заключила Марина.
– Да что мы спорим, Валентин Юрьевич! Всего три страницы каких-то! Закончим формальности. Ставьте закорючку! И дело с концом.
Валентин Юрьевич поправил очки на носу.
– Вы приехали специально… заключить со мной договор?
– Вас это удивляет?
– Признаться, да.
– Уезжаем ночным поездом. Еще по городу хотим побродить. С вами, конечно, приятно беседовать, но… – он посмотрел на часы.
– Да мне-то что. Дело прошлое. Под вашу ответственность.
Демехин подписал договор.
– Я заметил, – сказал Максим, допивая кофе, – чем старше писатель, чем больше у него, так сказать, жизненный опыт, тем скорее он подпишет, не глядя. Ваше поколение ну очень доверчивое.
– Но вы не бойтесь, тут без подвоха, – сказала Марина. – А почему вы о гонораре не спрашиваете?
– Гонорар! – Валентин Юрьевич, словно вспомнил забытое слово.
– Здесь, – накладной фиолетовый ноготь Марины уверенно указал на соответствующую строку в договоре.
– О! – оценил Валентин Юрьевич, как его уважают.
– Вы все-таки рассказ перечитайте, – сказала Марина. – А то совсем себя уважать не хотите. Перечитайте – вдруг понравится.
– Вы читайте, а мы пойдем. Это ваш экземпляр.
– Рады были познакомиться. Спасибо за «Незримый луч». Успехов, здоровья.
Попрощались. Марина и Максим, прежде чем уйти, оба, не сговариваясь, посмотрели на худощавого субъекта за соседним столиком, но Валентин Юрьевич на этот раз не стал оборачиваться. Плевать.
