— Ну, я же не уйду без куриного супа Присциллы, правда ведь?
— Даже и не думай, — ответила миссис Свенскотт уже уплывающим голосом. — Когда я проснусь, все… все будет уже лучше, правда?
— Да, мама, конечно. Намного лучше.
— Человек может только надеяться, — услышал Мэтью ее шепот. Потом она вздохнула, выпустила руку Тревора и тут же погрузилась в забытье.
Рэмсенделл и Хальцен подошли к кровати, но только чтобы посмотреть, как она дышит, и проверить, что ночная ваза в пределах досягаемости. Рэмсенделл поскреб затылок.
— Долгий путь, зато мы хоть знаем теперь, в какую сторону идти.
Тревор встал:
— Она поправится? В смысле… будет она такая, как была?
— Сложный вопрос. Я лично просто не знаю. Но начинать нам придется медленно, конечно. Прежде всего надо будет дать ей понять, где она находится и кто такие мы. Потом мы доведем до ее сознания весть об утрате мистера Свенскотта, но лишь когда будем уверены, что она выдержит. И это может оказаться для нас всех долгой и трудной работой. Но я думаю, что, если мистер Корбетт будет приезжать ее навещать, все пройдет весьма удачно. Этих посещений она будет ждать, и рассматривать их как… как ваши посещения, как вы столь красноречиво сказали.
Тревор кивнул. Он отвернулся от кровати и с суровой решимостью поглядел на дверь. Потом сказал:
— Ладно. Я готов.
Он еще раз поцеловал мать в лоб и вышел, сопровождаемый Мэтью.
Снаружи ждал фургон. В кремовом костюме для верховой езды с ярко-красным жилетом стоял у коновязи Гарднер Лиллехорн рядом со своей лошадью. Данте, конь Мэтью, также стоял привязанный к коновязи. На фургоне готовы были принять заключенного кучер и констебль по имени Урия Блаунт. Лиллехорн держал в руке наручники с цепью. Они звякнули у него в руке, когда он шагнул навстречу Кирби, будто ставя тяжелую точку.
— Могу я попросить не заковывать мистера Кирби? — спросил Мэтью, когда Тревор протянул руки.
Маленькие черные глазки сердито блеснули:
— Почему, сэр? Щадя вашу чувствительную душу?
— Нет, потому что, я думаю, в этом нет необходимости. Мистер Кирби обещал не причинять беспокойства. Я думаю, мы должны верить ему на слово.
— И потому он был закован на пути сюда, сэр? Потому что мы поверили ему на слово?
— Сделайте мне одолжение, — ровным голосом попросил Мэтью.
Лиллехорн хмыкнул, начал замыкать тяжелые браслеты вокруг запястий Тревора, но нахмурился и отступил, не застегнув их.
— Я уже сделал вам одолжение, как вы выразились, разрешив этот совершенно не официальный визит. Теперь арестованный сядет в фургон. Мистер Блаунт, помогите ему. И все время держите пистолет наготове.
— Есть, сэр!
— Мэтью, спасибо тебе, — сказал Тревор, прежде чем залезть в фургон, где его будут сторожить всю дорогу до Нью-Йорка. — Спасибо, что согласился ее навещать. И хочу спросить: ты думаешь, ей ничего грозить не будет?
— Думаю, что не будет. Никакой прибыли от нанесения ей вреда и никакого урока подручным. Так что я думаю, ей ничего не грозит.
— Поехали, джентльмены! — Лиллехорн сел на коня. — Или нам сейчас ввалиться в ближайшую таверну и слезами разбавлять пиво?
По дороге Мэтью подъехал на Данте к лошади Лиллехорна. Процессия шла шагом.
— Я очень ценю ваши одолжения, — сказал он. — Оба.
— Избавьте меня.
— Я только хотел сказать вам, что для Тревора очень важно было увидеть свою…
— Да что вы привязались со своим Тревором? Он ваш лучший друг? Вы вообще помните, что он убил троих, переломал ноги еще одному и четвертого тоже мог забить насмерть?
— Я помню, что он сдался вам и спас мне жизнь. Может, и не лучший, но друг.
— Вы мне еще в том проклятом имении все уши об этом прожужжали, — буркнул Лиллехорн мрачно.
Мэтью придержал язык. Гарднер Лиллехорн возвращался в свое обычное состояние. Конечно, его можно было понять, потому что он влип в жуткое болото. Тюрьма переполнена, временную тюрьму устроили в холодной, правоохранительные силы Нью-Йорка разрывались на части от такого огромного числа преступников, которых надо где-то держать да еще и кормить. Вся сцена превратились в веселую катастрофу — мальчишки выбрасывают в окна содержимое грязных ведер и мочатся на всех, кто неосторожно подойдет к решеткам. И двое арестованных, будто решивших воплями и поливом через решетку проложить себе путь к свободе, были Карвер и Бромфилд, схваченные на пути за Диппеном Нэком. Они столкнулись с Лиллехорном, Кирби и констеблями, и Кирби узнал в Бромфилде человека, который был с Поллардом. Тут же за ними бросились в погоню, и лошадь сбросила Бромфилда в заросли шиповника, а Карвер предпочел остановиться сам, когда мимо его уха свистнула пуля.
К этим веселостям добавить еще и осложнения — с загадками — папок и документов, найденных в кабинете Чепела, и можно будет не удивляться, что Лиллехорн сделался вспыльчив, как огниво. Пришлось оповещать прокуроров Чарльз-тауна, Филадельфии и Бостона плюс еще множество городков и местечек поменьше о невероятном количестве поддельных контрактов и купчих крепостей, о планах поджогов, вымогательств, похищений и даже изготовлении фальшивых денег, уже осуществляемых или только задуманных к осуществлению с помощью этих мальцов — и молодых людей, — обученных в университете преступников и внедренных в эти города в ожидании сигнала. Полиция и судейские метались как в горячке от необходимости действовать по тридцати с лишним крупным преступлениям на разных стадиях планирования по всему Атлантическому побережью, при этом имея на руках двадцать пять уголовников, часть которых нуждалась в медицинской помощи. И еще некоторые вроде Чепела и Полларда привязаны к кроватям в больнице на Кинг-стрит. Так что Мэтью отлично понимал и прощал Лиллехорну дурное расположение духа, поскольку ситуация действительно была отчаянная.
Но Мэтью считал, что его работа — поймать преступников. А дальше с ними что-то делать — работа Лиллехорна.
— Гарднер, — сказал Мэтью, держась рядом с Лиллехорном. — У меня есть идея насчет центрального здания для констеблей. Помните, говорили на встрече с лордом Корнбери? Если такую станцию построить, ее можно соединить с новой тюрьмой. Современной, и будут там, скажем, двадцать камер. С кухней, чтобы еду можно было готовить на месте. Знаете, можно даже небольшой лазарет там сделать, чтобы раненых заключенных не увозить в…
— Молчать! — рявкнул Лиллехорн. — Ты как меня назвал?!
— Простите?
— Я спрашиваю: как ты меня назвал?
Мэтью вспомнил:
— Гарднер. Вашим именем.
— Так вот, сэр! Вы не имеете права называть меня как-либо иначе, нежели главный констебль Лиллехорн или же мистер Лиллехорн. И уж точно не… как это вы себе позволили. Наглый щенок! Уж не думаете ли вы, что из-за… ну, того, что было там, в имении, из-за моей секундной растерянности вы можете говорить со мной как с равным? — Безупречная черная бородка Лиллехорна даже затряслась малость. — Я — лицо официальное и облеченное властью, Корбетт! А вы — частный гражданин, и ненамного выше простого клерка, если хотите знать мое мнение — что бы вы ни воображали о себе с этим вашим агентством, которое наверняка обернется оглушительным провалом! Это мой город, Корбетт! Вам понятно? Он никак не ваш и не этого громогласного идиота Грейтхауза, и уж если вы думаете, что будете подрывать мой авторитет, поливая меня грязью перед лицом лорда Корнбери, то честью клянусь, вас ждет бой! Слышали? Настоящий бой! А если вы думаете, что Гарднер Лиллехорн хоть раз в жизни уклонился от боя, то я прямо вам в глаза скажу…
