В темноте я разглядела контуры десятка-другого домов. На стоянке шофер выбрался наружу, предоставив мне кабину. Я вытянулась на потертом кожаном сиденье. Наступала последняя ночь моей юности. Сколько могла, я таращила глаза. Слушала ночных птиц. Потом прислушивалась к поездам, от которых всю ночь сотрясалась земля.
Утром я бродила среди прелестных пастельных домов в покинутом городе полковника Алленсуорта. Вместе с шофером мы поднимались на крыльцо каждого строения, прохаживались по верандам и читали таблички, извещавшие, что в 1912 году в этих домах располагались магазин, гостиница, школа, библиотека. Заглядывая в окна, мы видели древнее механическое пианино, портрет Линкольна. В поездках я всегда останавливаюсь в этом бывшем городке черных, сказал водитель. Потом мы вернулись к машине, припаркованной под деревьями, и выехали на шоссе. Было рано, нас окутывал туман, прозванный наземными облаками. В открытые окна лился птичий щебет, в белом мареве через дорогу шныряли красноплечие черные трупиалы.
Шофер говорил со мной по-английски, но я больше отмалчивалась, изредка отвечая на мамином испанском или своем неуверенном французском. Он видел, что меня донимает свежая рана, что я чем-то отравлена. Но все равно рассказывал о полковнике Алленсуорте и городке чернокожих, в котором с 1916 года не останавливались поезда. Наверное, он знал, что я все понимаю, потому что говорил открыто и временами ждал ответа. В какой-то момент этого последнего совместного утра он заговорил о том, что книги подают нам знак о вероятных событиях в жизни и процитировал изумительные, на его взгляд, строки. «Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой — должны показать последующие страницы».
[64]
В то время я не знала, откуда эти строки, и когда впоследствии на них наткнулась, то замерла и расплакалась, впервые в своей взрослой жизни.
В Бейкерсфилде шофер меня высадил, сунув мне в карман немного денег. По улицам затрапезного города я пошла навстречу своей жизни. За всю поездку шофер ни разу ко мне не прикоснулся. На стоянке я его поцеловала. Мой последний чистый поцелуй. Потом я долго никого не целовала. Сейчас мне кажется, что на юг меня привез мистер Алленсуорт.
Я мечтала, что когда-нибудь расскажу об этом Купу — в письме или по телефону. Но он, моя первая любовь, исчез, а я была слишком далеко, в другой жизни.
Споткнуться об имя
~~~
Альдо Ви понадобилось два дня, чтобы вычислить Купа по телефонному номеру, продиктованному Клэр.
— Шале на южном берегу озера, — сказал он. — Видимо, съемное жилье.
Клэр припарковалась у подножья холма. Пожалуй, «шале» — слишком громко сказано. Одолев половину крутого подъема, она окликнула Купа. Потом поднялась к дому и сквозь распахнутую дверь увидела его: привязанный к плетеному стулу, он лежал ничком. Куп — парень крепкий, но кто-то в кровь его измордовал. Он был в сознании и уставился на нее, когда она повернула его набок. Шея в темных кровоподтеках. Значит, прошло сколько-то времени.
Приехала «скорая». На все вопросы — кто это сделал? где сильнее болит? в глазах плывет? — Куп лишь мотал головой. Клэр сказала, что останется с ним. Повезло ему, кивнули врачи, пригляд-то нужен. «Скорая» отбыла; выполняя предписание, Клэр несколько раз его будила — проверяла, как он. Потом Куп сам очнулся, и она приготовила ему яйца всмятку. Он разговаривал, но тяжело задумывался над каждым вопросом. Вспомнилась его смущенная улыбка в ответ на реплику о бандитской походке. С тех пор прошло всего два дня.
Что случилось? Это как-то связано с твоим делом?
Делом, тупо повторил он. Какое дело?
Покер.
Куп искал ответ, точно запропастившийся карандаш или зажигалку. Он не понимает, о чем я говорю, подумала Клэр.
Ты играешь в покер.
Ухмылка.
Ты игрок. Вот твое дело. Знаешь, как меня зовут?
Молчание.
Ты меня помнишь? Помнишь Анну?
Анна… — протянул он, словно учился выговаривать новое слово.
Спасибо, Анна, сказал он, когда она убрала поднос с нетронутыми яйцами.
Термин санскритской поэтики готрасхалана (буквально — «споткнуться об имя») означает, что в постели любовник назвал свою подругу чужим именем. Он часто встречается в старинных байках о супругах и прелюбодеях, собранных филологом Уэнди Донигер.
[65]
Мол, подобные оговорки высвечивают огромный запасник фактов и желаний, хранящихся в мозгу. Когда Куп вполне логично принял ее за Анну, в голове Клэр будто вспыхнула лампочка, озарившая нехоженую тропу. Что ж, пусть, подумала Клэр, ради интереса.
Казалось, память прежнего Купа бесследно сгинула. Верность сохранили одни моторные навыки. В бакалейной лавке Клэр купила колоду карт и ручку «Шарпи».
Сдавай, сказала она, вернувшись в шале, и Куп ловко разложил пятьдесят две карты на четыре кучки. Но игру не вспомнил, пока ему не объяснили основные правила. Вот тогда он быстро сориентировался. Куп все запоминал, но терялся, если его ставили перед выбором. Назавтра Клэр безуспешно попыталась вывести его из заблуждения насчет ее имени. Первый урок запоминается крепче.
В беспамятстве что остается от желания, снедавшего Купа? Куда оно пропадает? Теперь вместо великолепно отстроенной одержимости — прискорбная утрата биографии. Когда на четвереньках Куп стоял на тонком паласе шале, могло показаться, что он лихорадочно ищет физическую сущность, страстно желавшую оказаться в чужом теле. Вскоре он уже не сознает, чего лишился; роль плоти бессловесна, мозг не хочет даже намекнуть, к чему некогда она так пылко стремилась. На односпальной кровати он погружается в благостный сон, не помня событий недели, не сознавая, откуда взялись его раны, не мучась жаждой мести. Желание и одержимость столь хрупки. Гиппокамп съеживается, и мы перенаправлены в пустоту.
Лица стали безымянны, словно тени в траве. Кто эта женщина рядом с ним? Другая женщина встает с постели. Когда это происходит? Он утягивает ее под струи душа, ее золотистые волосы темнеют, облепляя незнакомое лицо, которое не связано с каким-нибудь домом или улицей. Приятно быть с ней в тесноте ванной, наблюдать ее вялую силу. В капельках воды, она достает из ящика фен, пробует его на руке и сушит волосы, взрыхляя их, точно пшеницу. В обрамлении светлой шевелюры лицо ее стало другим. Она переводит струю теплого воздуха на тело, потом выдергивает шнур из розетки; с глухим ворчаньем фен умолкает.
* * *
Ночью, сидя на корточках подле его кровати, она прислушивалась к его дыханию. Вглядывалась в избитое, заросшее щетиной лицо, пытаясь отыскать в нем знакомые черты. Куп. Половина ее жизни прошла с ним и Анной, но в залитой лунным светом комнате она видела лишь неясную тень того юноши. Он открывал глаза, явно не понимая, где он и что с ним. Смотрел сквозь нее.
