— Да, милая. Уверенность в том, что ты венец творения. Когда
ты уверишься в собственной непогрешимости, в это поверят и все остальные. Ты
приобретешь значимость.
— Правда?
— Клянусь!
— А если у меня не получится, — вздохнула Жанна. — Что для
этого нужно?
— Ты должна твердо знать: все, что делают Другие, — плохо,
пошло и бездарно. Правильно и хорошо лишь то, что делаешь ты. Вот формула
Успеха. Но она требует определенного состояния, я имею в виду материальную
сторону жизни.
Самовлюбленность — порок, а порок — роскошь. Бедность
обречена быть добродетельной, в то время как богатство может позволить себе и
порок. За все то, чему учила тебя я, нищенку, невзирая на внешность, назовут
хамкой и надают по шее. Так что, милая, ничего не поделаешь, придется
блефовать, если хочешь попасть в приличное общество.
Жанна задумалась. Кажется, желание попасть в приличное
общество у нее исчезло. Я поняла, что перестаралась, и решила ее успокоить.
— Ну, милая, не стоит пугаться, я буду рядом и поддержу,
если будет в этом нужда. К тому же у нас есть несколько дней, которые мы
посвятим усиленным репетициям и тренировкам. У тебя все получится. К тому же я
смотрю на этот банкет не только как на развлечение, а с дальним прицелом. Ты
молода, бедна и вышла из среды, не предполагающей будущего. Если осуществится
твоя мечта и ты закончишь университет, что будет дальше? Думала ты об этом?
Жанна растерялась.
— Не знаю. Я разбогатею и буду жить достойно.
— Как ты себе это представляешь? — спросила я, изумляясь
такой наивности.
— Ну, получу образование и буду работать.
— Где? Все приличные места давно заняты. Кто поможет тебе
устроиться на достойную работу? Твои подруги, которые работают за гроши?
Она сидела в моем безумно дорогом розовом платье на моем
безумно дорогом антикварном диване и была похожа на печального суслика.
Сердцe мое зашлось от жалости.
Почему хорошим людям так плохо живется?
В этом есть жуткая несправедливость!
— Допустим, я тебя не брошу, — заверила я-. Но ты должна
сама научиться хоть чуть-чуть работать локтями. Ты трудолюбивая девочка, и руки
— это хорошо, а локти еще лучше.
Пришел Евгений и возмутился:
— Чему ты учишь ребенка?
— Жизни! — парировала я и с гордо поднятой головой
удалилась.
Но лучше бы я этого не делала. Лучше бы я осталась в комнате
и убедила Жанну в том, что все это шутка, что не надо ей никакого общества,
поскольку живут же люди и без него, и совсем неплохо живут на свои гроши. Но я
ушла, позволив ей закоренеть в своих желаниях.
Глава 4
Наступил долгожданный день. Все утро мы репетировали, и у
Жанны уже кое-что неплохо получалось. Она научилась элегантно закидывать ногу
на ногу, принимать раскованную позу и естественно смотреть в упор пристальным
взглядом.
Мундштук в ее пальчиках выглядел тоже вполне естественно, и
она уже почти не давилась дымом.
Евгений, которому в этот вечер предстояло нянчить Саньку,
крутился рядом и не переставал Дивиться: как легко можно испортить человека.
Я не разделяла его мнения, поскольку Жанна все еще не могла
избавиться от комплекса неполноценности и в глазах ее слишком часто появлялся
испуг. Она была безнадежно целомудренна и ничего не могла поделать со своей
наивной доверчивостью, а также любовью к людям. Времени было мало, и мне
пришлось смириться. Я сделала все, что могла. На первый взгляд Жанна была
неотразима, а там уж — как бог даст.
Когда за нами прибыл автомобиль, присланный Тамарой, я, в
последний раз придирчивым взглядом окинув Жанну, успокоила себя:
— Как-нибудь обойдется.
— Она так прелестна, что не обойдется, — рассмеялся Евгений.
Он словно в корень смотрел. Так все и вышло.
Обычно Тамара для своих торжеств арендовала подходящие
случаю помещения, но на этот раз все были приглашены на ее новую дачу. Она
сделала там суперремонт и хотела незамедлительно пустить пыль в глаза. Ей это
удалось. В тот вечер многие ее друзья стали ее же тайными врагами. Только
Жанна, пожалуй, восхищалась без примеси иных чувств. Остальные — коченели от
зависти.
Тамара, в бриллиантовой диадеме, в драгоценной горностаевой
накидке, в длинном белом платье, как прекрасное привидение стояла у входа в
свой сверкающий огнями дворец и на правах любезной хозяйки говорила гостям
гадости.
— А-а, это ты, мой маленький! — фальшиво обрадовалась она
толстому, приземистому мужчине, ведущему под руку высоченную девицу, похожую на
фонарный столб. — Это ты, мой пони!
— Почему это маленький? Почему это поди? — обиженно пыхтел
он, подставляя хозяйке губы.
— Потому что я обожаю тебя, — пояснила Тамара и, словно
только что заметив «фонарный столб», захлебнулась от восторга:
— Ах, Дианочка, прелесть моя, как ты пополнела! И как тебе
идет второй подбородок!
Дианочка, позеленевшая от бесконечных диет, но так и не
сумевшая избавиться от двойного подбородка, была близка к обмороку. Она
вспыхнула от ярости и могла наговорить бог знает чего. Я даже струхнула, но
глупость в больших голубых глазах выдавала ее безобидность, и я успокоилась.
Тамара легко справится с такой и без моей помощи.
За «столбом» и «пони» следовали мы. На лице моей подруги
появилась мимолетная искренность.
— Мама! Это ты?! Слава богу! Я думала, ты уже не придешь, —
воскликнула она, целуя меня, отстраняясь и цепким взглядом оценивая мой
скромный наряд.
— По-моему, мы не опоздали, — ответила я, кивая на Жанну.
— Здрасте, — присела моя смущенная Золушка, которая,
несмотря на утомительные репетиции, сразу, же все сделала не так.
— Ба! Мама, да ты не одна! — обрадовалась Тамара. — Это и
есть твоя необыкновенная крошка?
— Да, это она, но что ты будешь с нами делать?
Тамара мгновенно поняла, о чем идет речь.
— Не волнуйся, я представлю ее как подругу и дочь своей
подруги, — воскликнула она.
— Надеюсь, ты не меня имеешь в виду? — насторожилась я.
— Нет, конечно, у нее же есть своя мать, — успокоила меня
эта язва. — Пойдем, я покажу тебе кое-что. Даня! Даня! Принимай гостей!
Элегантный Даня поспешил занять пост, а мы направились в
сад.
— Как вам моя иллюминация? — поинтересовалась Тамара. —
Обрати внимание, последний писк.
