— Спасибо за напоминание, я тоже помню, сколько тебе, но
речь не о том.
Я, конечно, уверена в Евгении, но к чему брать грех на душу
и вводить мужика в лишний соблазн.
— В чем же соблазн? — Маруся любит иногда прикинуться
дурочкой.
— Знаешь, когда изо дня в день молодая девица будет на его
глазах стоять задницей кверху, тут и кремень станет мягче пластилина.
— Почему обязательно задницей кверху?
— Потому что — это самая рабочая поза. Я все же надеюсь, что
домработница будет стирать белье, чистить ковры, мыть полы и так далее, а все
это делается в известной позе, поэтому мне хотелось бы иметь в доме задницу
постарше.
— Старше себя, — уточнила Маруся.
— Как минимум, — заверила я.
— Хорошо, завтра мы это обсудим.
Глава 2
Ранним утром следующего дня Маруся ворвалась в мою квартиру
со своим новым любовником. Иван Федорович, мужчина в костюме, внешне весьма
обаятельный.
Он не имеет привычки громко и не к месту смеяться, регулярно
чистит обувь, не ковыряет в носу в задумчивости и не цыкает зубом, от него
совсем не пахнет потом, он иногда пьет в меру, курит только дорогие сигареты и
в гостях тактично скрывает свой непомерный аппетит.
Несмотря на все Перечисленные достоинства, я относилась и
отношусь к Ивану Федоровичу очень прохладно. Возможно, я не смогла простить
Марусе разбитого сердца Акима.
Ах, Аким, предпоследняя любовь Маруси. Она его жестоко
бросила, а он все-таки мой сосед.
Если до этого Аким просто пил, то теперь он запил горькую и
совсем забросил мое хозяйство. В ванной несколько месяцев течет кран горячей
воды, а в туалете барахлит бачок. Время от времени сосед стучит в мою дверь.
Бия себя в грудь кулаком, он говорит:
— С соседями так не поступают!
Я соглашаюсь, обливаясь слезами, но напоминаю, что Марусе он
никакой не сосед, а мне очень даже, так же как и Старой Деве, которая уже
трижды жаловалась участковому.
— Машка хотела моей любви! — кричит Аким. — Вот ей! — и он
скручивает большой кукиш. — Еще не родилась та баба, которая…
— Знаю, — грустно отвечаю я, после чего Аким приходит в
себя, вздыхает, смущенно роняет слезу и топает домой.
Разве могу я после этого любить Ивана Федоровича? Если дело
пойдет так и дальше, мне придется, как абсолютно одинокой женщине, просить
Евгения починить кран и бачок, а это сильно ударит по моему авторитету, ведь он
мне еще не муж.
Вот почему я не люблю Ивана Федоровича.
К тому же он старается всех убедить, что безумно любит
Марусю. Он демонстрирует свое восхищение в самой отвратительной для меня форме:
ест Марусю глазами, из которых струится патока, то и дело вспыхивает восторгом
и захлебывается от нежности.
Если бы он был не из провинции, а Маруся не являлась
обладательницей столичной квартиры, гаража и дачи, я бы ему поверила. Но в
Москве околачивается масса провинциалов, способных за вышеперечисленные
сокровища и не на такое.
Поэтому на его любовь я сразу же посмотрела с подозрением и
брезгливостью, чего не скажешь о Марусе. Кстати, пора вернуться к ней.
— Ну, старушка, и загрузила ты нас своими проблемами! — с
ходу пожаловалась она, едва успев внести в квартиру свой пышный бюст. — Мы с
«моим» бросили в постели делом заниматься и всю ночь проспорили, какого
возраста должна быть прислуга. Он стоит на своем: не старше двадцати пяти.
— И я его могу понять, — усмехнулась я. —Так же, как и тебя.
— Я с ним согласна, — поспешила сообщить Маруся.
— Ах, согласна, птичка моя. Чудесно, тогда возьми эту
трудолюбивую девушку себе. Будешь лучше справляться с хозяйством, — ответила я,
кивая на Ивана Федоровича.
Маруся пришла в смятение, но очень быстро из него вышла.
— Мне бюджет не позволяет, — заявила она.
— Не страшно, такие расходы я охотно возьму на себя, по
дружбе и для эксперимента.
Маруся просверлила меня взглядом и поняла, что я не шучу.
— Ну, что скажешь? — спросила она, оборачиваясь к «своему».
— Или я не права? Она завидует нам.
— Права, права, — тут же замурлыкал он, кусая Марусю за щеку
и умильно вскрикивая:
— А щеки! Мои румяные щеки!
Фу, как это противно. И я должна все это терпеть. Но в одном
я с ним согласна: щеки Маруси и раньше занимали значительную часть ее лица, а в
последнее время просто выступили за его пределы.
— Ваня! Перестань, — млея от счастья, отбивалась Маруся, а
он то кусал, то щипал ее оплывшие щеки с каким-то садистским остервенением,
словно она была не тем, что есть, а извращенной малолетней нимфеткой.
Я смотрела на эту сцену с нескрываемым отвращением, мысленно
поклявшись не соглашаться на прислугу младше пятидесяти.
— В общем, так, старушка, — вспомнила обо мне Маруся, когда
Иван Федорович утомился дергать ее за щеки. — Ты как хочешь, но Жанне я уже
сообщила. Работе она очень обрадовалась, поэтому выкручивайся сама. «Мой» занят
сегодня, поэтому мы спешим. Пока, чмокни Саньку, мы испаряемся.
Что они и сделали.
Минут пять я стояла в прихожей, потрясенная столь наглым
вторжением в свою жизнь.
Кто кому завидует? Разве я пытаюсь протиснуть молодую девицу
в Марусин дом? Щеки!
Щеки!
Я фыркнула и хотела вернуться в кровать, откуда раньше
времени меня и извлекла Маруся, но три дверных звонка сообщили о приходе
Евгения. Я распахнула дверь и тут же была подвержена нападению на свои худые
щеки.
— А щеки! Щеки! — радостно вопил Евгений, щипая и кусая меня
на все лады.
— С ума. сошел?! — отбивалась без особой охоты я. — Могу
представить, где ты этому научился.
— Да, эту сцену я только что видел в твоем подъезде, —
признался Евгений.
— Ну так не думай, что такой варварский способ выражения
любви нравится всем, — ответила я и добавила:
— Может, он и в самом деле любит Марусю, раз лучших
достоинств в ней не нашел? А ведь и правда, из всего, что у нее было,
более-менее сохранились только щеки.
Евгений усмехнулся и пожал плечами.
— Конечно, любит. Я не поклонник крупных — женщин, но Маруся
уж очень хороша.
Я, словно после удара под дых, поинтересовалась одними
губами:
— Чем же она хороша?
