— Миша! — сказала Люба, слегка приподняв журнал над Мишиным лицом.
— Что вам, Любовь? — отзывается Миша сквозь дрему. — Стулья? Стаканы?
— Я хочу, — произнесла Люба, — чтобы вы у нас поработали артистом массовых сцен.
— Массовка, — важно произнес Миша, спуская ноги с кровати. — Арена борьбы мании величия с комплексом неполноценности.
— Подумайте, прежде чем отказаться, — сказала Люба. — Я договорюсь, чтобы вам обед туда был отправлен. Увидите своими глазами знаменитых артистов. Армен Джигарханян выйдет завтра на съемку, будут фрукты и крупные планы.
— Зачем это мне? — удивляется Миша.
— Развлечетесь!
— Как-то уже развлекаться хочется, не выходя из дома, — отрезал Миша.
— Получите новые впечатления! — говорит Лара. — И с познавательной точки зрения хорошо. Что вы знаете о крестоносцах, их радостях и печалях?
— Вы думаете, это мне интеллектуальный уровень повысит? — говорит Миша. — Это мне только репутацию подмочит.
А Люба:
— Вас так оденут и загримируют, вы сами себя потом на экране узнаете с очень большим трудом. Будете пальцем показывать: «Вон, вон — бежит, упал, сломал ногу, видите, кони топчут? Это я!»
Они его соблазняли всеми возможными способами, но Миша артачился как мог, увиливал, отлынивал и отбрыкивался.
— А это во сколько? — он спрашивал.
— В шесть утра!
— Вот это время я терпеть не могу! — отвечал он им. — Из утреннего времени я люблю — с двенадцати до часу!
— Подзаработаете, — уговаривали они его. — Но только работать так
работать — каждый день. Это же кино!
— К кино я очень серьезно отношусь, — отвечал Миша. — Но меня кровать как омут заманивает. Лег — и душа полетела в рай!
В общем, решающим доводом Любы и Лары в пользу Мишиного участия в съемках «Ричарда» оказалось:
— П р о с л а в и т е с ь !
— Но я не стремлюсь к артистической славе! — ответил Миша. — А впрочем… Стараться избегнуть славы такая же глупость, как и стремиться к ней.
И он согласился. Наутро Вася его разбудила и сказала:
— Пора на войну! Хватит бока пролеживать, крестоносец!
Миша вскочил и очень нервно и долго причесывался, брился и чистил зубы.
— Не надо, пап! — я просила. — В массовке лучше выглядеть нечесаным и небритым, страшнее будет!
Но он к тому же еще чрезмерно спрыснулся одеколоном «Шипр».
Как только рассвет позолотил холмы, Вася, Миша и я пешком отправились в Тихую Бухту, снабженные талонами на обед и жетоном на обмундирование саксонского воина двенадцатого века.
Миша вел себя беспокойно, вообще, он с ума сходил от волнения, все время норовил повернуть назад и лечь обратно в кровать. Был бы у него один только жетон на обмундирование, он давно бы сбежал, лишь талоны на обед влекли его в лагерь крестоносцев.
Вскоре на холме показались реющие знамена: английское — в самом центре на возвышении, пониже флаги французов и австрийцев. А у подножия холма раскинулись парусиновые шатры крестоносцев.
Первое, что мы увидели, когда входили в лагерь, — два мусорных ящика, наполненных человеческими черепами. Зрелище заставило Мишу затрепетать от изумления и страха.
— Чьи это кости?! — в ужасе вскричал Миша. — Не артистов ли массовых сцен???
В одном шатре Мише выдали шерстяное платье, штаны и ботинки.
— Это рукава или чулки? — интересовался Миша.
— Это гетры, — отвечал ему знаменитый артист Болтнев, который с особой тщательностью расчесывал щеткой свой парик. Он играл роль главнокомандующего эрла Сольсбери. — Женя, что сегодня будет? — вальяжно спрашивал он у режиссера.
— Ты стоишь на холме вместе с королем английским — и первыми появляются французы, присягая вашему знамени.
— Это значит, — говорит Болтнев, — целый день стоять за спиной у Ричарда?
— Можешь выйти вперед, — отвечает ему режиссер, — тебе все можно.
— Ребята, из массовки! Кто готов, пройдите на грим! Молодой человек! — позвали Мишу. — Вот ваши парик и усы.
Миша сначала никак не хотел надевать парик.
— Я им брезгую, — говорил Миша. — У меня к парику такое отношение, как к скальпу!
Мы сидели с Васей на плахе, ноги свесили, глядим — наш Миша выходит из шатра во всем саксонском, волосы развеваются, юбка заполаскивает на ветру, сбоку меч…
— У вас, это самое, — кричат Мише, — ножны перепутаны! Меч серебряный, а ножны золотые!..
— Надо было бумажник взять с собой, — говорит Миша, — а то украдут.
— А так потерял бы, размахивая мечом, — сказала Вася.
Еще у него было копье с мягким резиновым наконечником и деревянный щит.
— Сейчас крикнут, и я побегу!.. — сказал Миша.
Но Мишу долго никто не звал, закапал дождь, он лег в дровянике, меч положил на грудь, Люба приехала с обедом, а Миша спит мертвецким сном.
— Вот жизнь солдатская, — бормотал Миша, — ждешь-ждешь, томишься, маешься, потом выходишь в бой, и тебе быстро режут голову, или стрелой тебя пронзают насквозь, или копьем. Такова жизнь английского солдата.
В конце концов до наших ушей донесся шум, который производили трубы, рожки и барабаны, крики «Аллах керим!» и «Аллах акбар!». А среди шлемов крестоносцев возникли белые тюрбаны, длинные пики неверных, в общем, все говорило о том, что в лагерь ворвались сарацины.
Артисты массовки похватались за оружие, начали строиться в отряды. Всюду царила сумятица, никто ничего не понимал.
Миша стал озираться с безумным видом.
— Мне бы своих найти! — закричал он. — К своим бы присоединиться! Но я своих не вижу!
— Кстати, кто я? — давай у всех спрашивать Миша, он пока спал — забыл. — КТО Я? — он кричал. — Я всю жизнь думаю над этим вопросом!..
— Ты английский аристократ, последовавший в Палестину за своим королем! — ответил ему эрл Сольсбери.
Казалось, что он один не потерял присутствия духа среди этого грозного беспорядка.
— Английская армия, — повелительным тоном говорил он, — должна выстроиться в полном вооружении и действовать по команде, без шума и ненужной спешки, которую могла бы породить тревога воинов и их забота о безопасности короля.
— А что, король в опасности? — спросил Миша.
— У него сейчас тяжелейший приступ лихорадки, — мрачно ответил
Сольсбери. — А тут еще эти сарацины!
— Так что же мы медлим? — воскликнул Миша.
Он подбежал к нам с Васей, обнял нас и поцеловал, и такая в его глазах была грусть расставания, я помню, что у меня сжалось сердце.
