Соля плакал, когда перекопал весь огород, рыл под каждым кустом картофеля и просил древних богов, чтобы они превратили его пальцы в глаза.
— Если я потерял парабеллум — застрелюсь, — кричал Соля. — Не вынесу позора!
— Да плюнь ты на этот парабеллум! — сказала ему тетя Эмма.
Соля лег на диванчик, она его накрыла пледом, и он затих, патриарх Люй Дун-бинь, один из восьми бессмертных, покровитель литературы и парикмахеров.
Как он любил ее, он все ей прощал! Потому что никто, как моя тетя Эмма — боже мой! — я так скучаю сейчас о ней, никто и никогда в своей клетчатой кепке, заложив большой палец за пройму жилета и оттопырив мизинчик, не танцевал так «семь-сорок» на радость дедушке Соле, с таким огнем и таким азартом — пам-па-па-па-па-па-па-пам!.. А также никто и никогда — па-па-пам!. Па-па-пам!.. — не фаршировал столь виртуозно озерную щуку! Па-ри-ра-ри-ра-ри-рам! Парирарирарирам!.. Это был Моцарт, нет, Паганини фаршированной щуки. Чего бы я ни отдала сейчас, чтобы отведать хоть кусочек.
Послушай-ка, тетя Эмма, а может быть, ты отпросишься на часок? Скажи ему: Господи! Ты всемогущий, всеведущий и вездесущий! Что тебе стоит? Ведь у нас с тобой впереди вечность! Не будь крохобором, дай часик — пофаршировать озерную щуку…
Часика тебе, конечно, не хватит, фаршированная щука — это долгая история. Тебя станут дергать, торопить, белокрылые ангелы закружат над твоей головой. А ты отмахнешься, все руки в рыбе, серебряные чешуйки на волосах, и скажешь сердито, как ты говорила с нами, когда мы мешались у тебя под ногами:
— Ну дайте же дофаршировать!!!
Потом все соберутся, заиграет музыка, ты снимешь фартук и … па-ри-ра-ри-ра-ри-рам! Па-ри-ра-ри-ра-ри-рам!.. Кто тронет человека, когда он танцует «семь-сорок»?! По крайней мере, дождутся, пока он, вспотевший, полыхающий, упадет в кресло и откинет голову, блаженно прикрыв глаза. Тогда его можно тихо унести на небо, а все еще долго будут думать: он просто устал и отдыхает. Вот так нас покинет однажды наша тетя Эмма.
Я перебираю осколки своего прошлого и вижу проплывающие надо мной
лица — нет, это были не люди, а бессмертные боги, и я засыпала, убаюканная запахом айвы и их голосами, утопая во тьме, где время от времени вспыхивал огонь маяка, на котором работал крестный Лизы Топпер, откуда он увидал, как она летит в колодец…
К чести Топперов надо сказать, не пришли на мои смотрины только те, кто сидел, например, в это время в тюрьме. Речь идет о достойнейшем дяде Джованни, названном так Моисеем в честь его итальянского предка с острова Сицилия.
Двадцать пять лет этот дядя Джованни верой и правдой трубил бухгалтером на чаеразвесочной фабрике «Красный коммунар». Когда пришло время отправляться на пенсию, вдруг он — по сути, святой человек! — вздумал украсть немного чая — запастись на черную старость. Главное, ему только-только присвоили звание «Ветеран труда».
Осуществил свой наивный замысел дядя Джованни весьма экстравагантным путем: до отказа набив черным чаем пустой прорезиненный комбинезон с капюшоном, он сбросил его с фабричной крыши. А тот повис на ветвях раскидистой липы. Сбежалась огромная толпа, вызвали «скорую помощь», пожарные, милиция, дядя Джованни был тут же пойман, и, когда его судили, прокурор так и норовил обвинить его в том, что он убил человека.
Не смог также прибыть Бобби Топпер — по очень уважительной причине: бедняга умер незадолго до моего рождения. Это был ученый, что называется, от бога, феноменальной усидчивости, типа Менделеева, всю жизнь он посвятил работе над какой-то таблицей, не ел, не пил, не спал с женщинами, в конце концов составил ее и умер. Эту таблицу ему положили в гроб и похоронили на Востряковском кладбище.
Зато как ни в чем не бывало вполне в добром здравии явился не запылился Изя Топпер, хотя совсем недавно он чуть не отбросил коньки. У Изи был страшный, неизлечимый недуг, он стремительно угасал — все ожидали конца со дня на день и между собой ласково прозвали его «Изя — умирающий лебедь». Но к счастью, напоследок ему сказали, что у его жены роман с его лучшим другом.
— ЧТО?! — вскричал дядя Изя, вскочил — и пошло-поехало.
У него был такой прилив энергии, и все очень боялись, что он убьет друга, убьет жену, убьет тещу, убьет детей, убьет внуков, а сам после всего этого повесится, но Изя, побушевав час-другой, на все наплевал и, тьфу-тьфу-тьфу, зажил припеваючи. Вот такое чудесное исцеление. Он просыпается с восходом солнца, гуляет в Ботаническом саду, обнимает дубы и березы, нюхает цветы, любуется облаками, зимой собирается кататься на лыжах, а своим обидчикам — сколько раз увидит их — столько раз им презрительно говорит:
— Вы все против меня инфузории туфельки!
И вот когда Топперы уже были в сборе, смирил-таки гордыню и пришел, с тем, чтобы вынести окончательный вердикт, хозяин преисподней сам царь Соломон. Народ расступился, конечно, а он — с царственной своею осанкой — встал в середине комнаты, распространяя запах тибетских благовоний, так, я теперь понимаю, пах в свое время «Тройной одеколон».
Тут из платяного шкафа, как все равно из чрева кита, вышел мой голый папа Миша, вынул меня из пеленок, положил на ковер и лег со мной рядом, прикрыв глаза.
Сначала никто не понял, что Миша этим хочет сказать, и вдруг все ахнули, постольку поскольку мы с Мишей были усыпаны родинками и веснушками, причем абсолютно в одних и тех же местах. Как две карты звездного неба Северного полушария.
Все онемели от этого поразительного сходства, и в наступившей тишине, глядя на нас с папой, распростертых перед ним, дедушка Соля произнес свою — ни к селу ни к городу — историческую фразу.
— Брови намечаются широченные!.. — сказал Соля, и моя участь была решена.
Тут все Топперы стали задирать рубашки, поснимали брюки:
— И у меня тоже родинка в этом месте!..
— И у меня в этом!..
— Ой! И у тебя эта родинка есть?
— Левая подмышка?
— Есть!!!
— А между безымянным и мизинцем?
— Есть!!!
— А около пупка справа???
— Есть такое дело!!! — закричал муж тети Лизы — Патрик, спустив трусы.
Ну тут и его со мной вместе, заодно, неожиданно раздобрившись, приняли Топперы в свой неприступный клан.
Потом стали обниматься и танцевать, протанцевали до самой ночи. Потом посмотрели на небо, и им показалось, что звезды на небе расположены точь-в-точь так же, как родинки на теле Топперов. Это подтвердило их подозрения насчет того, что небо — тоже Топпер, их бессмертный и вечный родственник, который родил их и послал на Землю, чтоб они продолжали дело своего великого праотца.
Ричард Львиное сердце
Якову Акиму
Соля умер раннею весной, не дожив трех лет до своего стодвадцатипятилетия, события, которое Топперы Земли собирались праздновать на широкую ногу. Умер Соля в больнице старых большевиков, ископаемый марксист, ворошиловский стрелок, стойкий искровец, последний из могикан. В тот день дул очень сильный ветер. Но теплый уже, весенний, побежали ручьи, хотя снег еще лежал на земле, и все кругом было бело-черным от берез и проталин.
