– Ты не ругался, но так на меня посмотрел, будто я тебе заказала убийство, а не попросила поменять полотенца, – улыбаюсь я.
– Ну, извини, иначе я не мог! Не мог, и все! И сейчас меня грызут сомнения: стоит ли идти в суд с этим заявлением?
– Мы потеряли больше тысячи гривен собственных сбережений. У нас такая мизерная пенсия, что мы не можем даже внукам дать какую-нибудь мелочь на конфеты, – говорю я. – И, в конце концов, это же наши деньги, а не чужие. Разве мы когда-нибудь брали чужое?
– Никогда и ничего, – говорит Роман. – Мы прожили честную жизнь, и нам не стыдно смотреть людям в глаза. Разве это плохо?
– Я сейчас уже и не знаю, что лучше: смотреть людям прямо в глаза или дать детям лыжи? – говорю я, с горечью усмехаясь
Мы с Романом снова и снова возвращались к разговору об исковом заявлении. А тут как раз подоспела почтальон с пенсией и подлила масла в огонь.
– А вы как дети войны разве не обращались в суд? – спросила она. – Люди уже начали получать доплату. Кое-кто и по второму разу получил.
– В самом деле получают? – полюбопытствовал Роман.
– А зачем же их государству дарить, если вы заслужили?
– Так-то оно так, – говорит Роман. – Но мы с женой никак не решим, как нам действовать.
– Надо идти в суд, и все! – безапелляционно заявила почтальон.
Долго мы думали и гадали.
– Вот что хочешь делай, – говорит Роман, – но непривычно мне идти в суд, потому что ни разу в жизни ноги моей там не было. Стыдно – и все!
– Так давай съездим в эту приемную социалистов и послушаем, что там посоветуют.
– А почему бы и нет? Давай съездим, – согласился Роман
На следующий день собрались и поехали.
– У тебя глаза красные, – заметила я в автобусе. – Опять плохо спал?
– Я вообще не смог заснуть, – признался Роман. – Не знаю почему, но так разволновался, что глаз не сомкнул. Все детство перед глазами пронеслось; будто заново все пережил и перечувствовал.
– Я тоже долго не спала, – говорю. – А когда заснула, опять видела во сне самолеты со свастикой. Наверно, этот кошмар будет меня преследовать до самого конца.
Едва добрались до этой приемной. Офис находился где-то на окраине, так что пришлось основательно поплутать. Роману несколько раз становилось плохо, мы присаживались где попало, и он принимал лекарство. Я уже была готова плюнуть на все и вернуться домой, но Роман решил довести начатое до конца.
Встретили нас приветливо. И ждать долго не пришлось. Нас пригласили к юристу, который тут же заявил, что деньги, положенные по закону, необходимо получить, и ничего плохого в этом нет. Он говорил так уверенно, что мы согласились начать процедуру подачи иска. Юрист сделал ксерокопии наших документов и сказал, что все остальное, в том числе и заявление в суд, подготовит сам. Нам нужно принести только справку из пенсионного фонда.
– Вам останется только уплатить госпошлину за подачу иска, и купить для нашей приемной пачку бумаги и чистый компакт-диск.
На следующий день мы снова поехали в райцентр, взяли необходимые справки и отнесли их в приемную.
– Через три дня можете снова приехать, чтобы забрать готовые документы и передать их в суд, – сказал юрист.
Мы поблагодарили и вернулись домой. Роман больше не заговаривал о том, что ему стыдно идти в суд.
– Пусть! Пусть платят, – сказал он повеселевшим голосом.
А за ужином вдруг начал строить планы.
– Вот получим по две тысячи гривен, – бодро проговорил он. – Думаю, до следующего лета нам их все-таки выплатят. Посадим огород…
– Погоди, – перебила я, – ты же сам говорил, что мы больше не будем засевать огород целиком, потому что уже нет сил его обрабатывать. Разве нам двоим много нужно?
– В последний раз, дорогая, – говорит он. – Соберем летом всех вместе. Поделим деньги поровну на всех. Наберут свежих огурчиков, помидорчиков. Все-таки свое, без нитратов…
– А осенью еще и картошки мешков по десять, – добавляю я, потому что Романова идея меня уже захватила. – На всю зиму хватит. Хотя бы на картошку не будут тратиться.
– Вот и будет праздник для нас! Разве нет? – улыбается, доволен.
– Да, милый, да, – соглашаюсь я.
А ночью разыгралась непогода. Холодный осенний ветер словно взбесился, он бился о стены дома, раскачивал деревья, и они стучали ветвями в стекла, словно умоляя о спасении. В полночь обрушился ливень. Ветер безумствовал: он свистел в трубе и по-волчьи завывал за окнами.
Мы не спали. Роман всегда плохо чувствовал себя в такую погоду. Он тихонько поднялся и пошел за лекарством. Утром его суставы покраснели и распухли так, что он еле-еле передвигался по дому.
– Вот они, Марийка, последствия босоногого детства, – сказал Роман, растирая ноги мазью. – И вроде бы лапти мне в школе подарили, а не уберегли они меня, – горько пошутил он.
– А мы еще и раздумываем, подавать заявление или нет, – сказала я. – Не чужое просим, а свое.
– Так-то оно так, – вздыхает Роман. – А все равно как-то неловко.
– Я сама съезжу и отвезу бумаги, – сказала я.
– Нет, вместе поедем.
Я не позволила Роману идти по воду, наносила сама потихоньку. Воды надо было много, потому что я собралась стирать. Пока ходила туда-сюда, вся взмокла, а ветер не утихал. Вместо дождя пошел мокрый снег. Я постирала и, разгоряченная, повесила белье сушиться во дворе. Неизвестно, когда оно высохнет при такой погоде, но пусть хоть на ветру болтается и под дождем полощется.
Этого хватило, чтобы обострилась моя болезнь. К вечеру меня начал душить кашель, а ночью пришлось вызвать врача, чтобы спасать меня от тяжелейшего приступа астмы.
– Послезавтра надо ехать в суд, так что поеду я один, – сказал Роман.
– Тебе нельзя: суставы распухли, и за сердце все время хватаешься.
– Я так решил, – отрезал Роман.
– Хотя бы палку возьми – легче будет, – посоветовала я.
– Стыжусь я ее, – с усмешкой признался он. – Не такой уж я и старый. Мне же совсем недавно семьдесят исполнилось!
В город Роман отправился один. С утра я собиралась ехать с ним, но новый приступ астмы внес свои коррективы.
– Отлеживайся дома, – сказал Роман. – Я и сам управлюсь, а ты лучше потихоньку-полегоньку борщ свари. Вернусь домой – а тут так вкусно пахнет!
– С фасолью, как ты любишь?
– С фасолью и курятиной, – сказал он, улыбнулся ободряюще и ушел.
Я варила борщ, а сердце мое все время было не на месте. Предчувствие близкой беды охватило мою душу, мешало думать и действовать. А тут еще к кухонному окну прилетела какая-то серенькая пташка, с любопытством заглянула внутрь, постучала клювиком в стекло и исчезла так же быстро, как появилась. Я даже засомневалась: на самом ли деле она прилетала, или это плод моего воображения. Но я твердо помнила, как моя мать однажды сказала: если птица постучит в окно, жди беды.
