Уоллингфорд смотрел, как сгущается темнота за окном, и слушал, как миссис Клаузен в соседней комнате укладывает малыша в постель, напевая ему колыбельную. Окно в комнате Патрика было раскрыто настежь, и за сеткой надсадно звенели москиты. Еще до его слуха доносились крики гагар, отдаленный рокот подвесного мотора и чьи-то голоса — должно быть, домой возвращались рыбаки или мальчишки после вечернего купания. Вскоре моторка причалила где-то вдалеке, миссис Клаузен умолкла, и в соседней комнате воцарилась полная тишина. Теперь Патрик слышал только писк москитов да крики гагар и иногда еще — кряканье утки.
Мир, в котором он жил прежде, перестал существовать. Безмолвие и глушь кругом, а ведь до полной темноты еще далеко. Так и оставшись в полотенце, он лежал на постели, наблюдая, как опускается ночь. И пытался вообразить, какие именно фотографии Дорис сняла со стены возле своей стороны кровати.
Патрик крепко спал, когда в комнату вошла миссис Клаузен. Луч фонарика разбудил его. Она была все в том же белом халате и, стоя в изножье кровати, казалась похожей на привидение. Фонарик мигал у нее в руках, как будто дразнил и пугал Уоллингфорда: «видишь — какие потемки», хотя в окошко светила полная луна.
— Вставай, — сказала она шепотом. — Пойдем купаться. Ночью купальники не нужны, только полотенце захвати.
Она вышла в коридор и первой стала спускаться по лестнице, держа Уоллингфорда за руку и светя фонариком себе под ноги. Он неловко придерживал своей культей полотенце, по-прежнему обмотанное вокруг бедер. В сарае была кромешная тьма. Дорис привела Патрика на узкий причал, разделявший две привязанные к нему лодки, и лучик ее фонаря высветил лестницу в конце причала.
Ага, значит, эта лестница предназначена для таких вот ночных купаний! И его приглашают принять участие в обряде, который миссис Клаузен, видимо, отправляла вместе со своим покойным мужем. Торжественно, как жрецы, они прошествовали по узкому темному причалу друг за другом.
Луч фонаря высветил крупного паука, бежавшего по чалке. Патрик испуганно застыл, но миссис Клаузен поспешила его успокоить.
— Это же просто паук, — сказала она. — Мне нравятся пауки. Они такие трудолюбивые.
Так Ей, значит, по душе трудолюбие и пауки. Патрик уже пожалел, что привез с собой «Стюарта Литтла», а не «Паутину Шарлотты». Может, и говорить-то не стоит, что он притащил сюда эту дурацкую книжку? И мечтал прочитать «Стюарта» сперва ей, а потом и маленькому Отто?
На лестнице миссис Клаузен сбросила халат. Положила фонарик (она явно делала это не в первый раз), направив его на озеро, чтобы он служил маяком, когда купальщики повернут к берегу.
Уоллингфорд снял с себя полотенце и голым встал рядом с нею. Она не дала ему даже подумать о том, чтобы коснуться ее, и, быстро спустившись по лестнице, почти беззвучно скользнула в воду. Патрик последовал за нею, но далеко не так ловко и беззвучно, как она. (Попробуйте спуститься по скользким ступенькам, держась одной рукой!) Уоллингфорд, правда, догадался зажимать боковую стойку левым локтем; при этом большая часть усилий приходилась на правую, здоровую руку.
Они плыли рядом, и Дорис старалась не отплывать от него далеко; то поднимала голову, то лежала на воде, дожидаясь, пока он ее догонит. Они проплыли мимо дальнего конца причала, откуда были видны темные очертания самого большого домика и прочих строений поменьше; эти хибарки напоминали заброшенную деревню. Летние домики на другой стороне освещенного луной озера тоже были темны — наверно, их обитатели рано ложились спать и вставали с рассветом.
Помимо фонарика, направленного в сторону озера с причала, им был виден еще один огонек — в спальне Отто-младшего. Дорис оставила там гореть газовую лампу, чтобы малыш, проснувшись, не испугался в темноте. Окна в спальне были распахнуты, и она не сомневалась, что услышит плач сынишки, если тот проснется. Звук над водой разносится хорошо, особенно ночью, пояснила она.
Плавая, Дорис могла без труда разговаривать и ни разу не сбилась с дыхания. Она говорила и говорила, все ему растолковывая и поясняя. Например, она рассказала, что они с Отто-старшим так ни разу и не сумели поплавать ночью, нырнув с большого причала, поскольку их могли услышать другие Клаузены, обитавшие в соседних домиках Зато когда они спускались в воду с малого причала, им всегда удавалось искупаться незаметно для остальных.
Уоллингфорд отлично представлял себе, как шумные веселые Клаузены выбегают к «пивному» холодильнику, то и дело хлопая входной дверью, затянутой противомоскитной сеткой, и кто-нибудь говорит: «Смотри не напусти в дом москитов!»; слышится женский вопль: «Ой, собака-то вся мокрая!» или детский обиженный голосок: «Это не я, это дядя Донни!»
Наверняка какая-нибудь собака все же спускалась к воде и бессмысленно лаяла на Дорис и Отто-старшего, купавшихся голыми втайне от остальных. «Эй, кто-нибудь, пристрелите эту проклятую шавку!» — сердито кричал один из Клаузенов, а другой отвечал ему: «Да ладно тебе. Небось выдру почуяла. А может, норку». И кто-то третий, в очередной раз открывая или закрывая дверцу пивного холодильника, вносил наконец ясность: «Да нет, просто собака у нас дурная. Лает и лает, а когда надо, так молчит!»
Уоллингфорд не был до конца уверен, действительно ли они купаются вместе нагишом, или миссис Клаузен еще раз переживает свои ощущения от ночных заплывов с Отто-старшим. Но плыть рядом с нею Патрику было необычайно приятно, несмотря на печаль, окутавшую этот ночной обряд.
Когда москиты наконец их обнаружили, пришлось нырнуть и немного проплыть под водой. Впрочем, миссис Клаузен уже решила, что пора возвращаться.
— Ведь если все время нырять, — сказала она, — можно и не услышать плача маленького Отто или не заметить, что газовая лампа в его спальне погасла.
На ночном северном небе сияла луна, сверкали звезды; где-то кричала гагара, другая ныряла совсем рядом с купающимися. На мгновение Дорис и Патрику показалось, что они слышат отголоски какой-то песни. Может, кто-то из обитателей темных домиков на том берегу включил радио? Нет, решили они, не похоже.
Песенку эту, хорошо знакомую обоим, они узнали сразу. В ней, конечно же, говорилось о том, что кто-то по кому-то тоскует. Миссис Клаузен тосковала по своему покойному мужу. Патрик тосковал по миссис Клаузен, хотя, если честно, вместе они были только в его мечтах.
Дорис первой взобралась по лестнице на причал. Бредя по пояс в воде, он видел ее силуэт в ярком луче фонарика. Она быстро накинула халат, пока он с некоторым трудом взбирался на мостки, и посветила ему, чтобы он мог отыскать брошенное полотенце. Он поднял полотенце и снова обмотал его вокруг бедер, а она ждала, деликатно направив луч фонарика вниз. Потом взяла его за руку и повела в дом; он послушно пошел за ней.
Они заглянули к малышу. Уоллингфорд и понятия не имел, что для некоторых матерей смотреть на спящего младенца интереснее любого кино. Когда миссис Клаузен присела на кровать, любуясь сыном, Патрик сел с нею рядом. Ему, собственно, просто пришлось это сделать — ведь она по-прежнему не выпускала его руки. Казалось, перед ними совершается некое таинственное действо.
