Во время моего бродяжничества по Европе в состоянии ступора я дважды писал Хольстеру. Первое послание было длинным и сплошь лживым, в нем я описывал свое исследование трагической истории исландской королевы Брунгильды в смысле ее возможной схожести с Королевой Темного Моря из поэмы «Аксельт и Туннель». Разумеется, никакой Королевы Темного Моря в «Аксельте и Туннель» нет и в помине.
Другим моим посланием к Хольстеру была почтовая открытка. Это был маленький фрагмент великой картины Брейгеля «Избиение невинных младенцев». Маленьких детишек и грудных младенцев вырывали из рук их матерей; руки их отцов, которые пытались освободить своих чад, безжалостно рубили. «Привет! — написал я на обороте открытки. — Как жаль, что вас здесь нет!»
Немного погодя одна из сестер вошла в ванную спросить, все ли у меня в порядке. Она проводила меня обратно к постели, на которой мне полагалось дожидаться прихода Виньерона для выписки.
Я просмотрел остальную корреспонденцию. Среди прочего я нашел большой пухлый конверт от Ко-ута с документами о разводе. Подразумевалось, что я должен это подписать. Записка Коута советовала мне ничего не читать: документы составлены в «дурном стиле», предупреждал он меня, чтобы развод воспринимался серьезно. Я не понял, кто должен был воспринимать развод серьезно, поэтому, не вняв совету, прочитал. Там говорилось о моем «непристойном и развратном поведении и частых адюльтерах». И о том, что я «бессердечно бросил жену, сложив с себя всякую ответственность», а также о моем «граничащем с идиотизмом инфантилизме».
Изложение сути выглядело сухим и немногословным, поэтому я подписал все. Мне это ничего не стоило.
Остаток корреспонденции не являлся корреспонденцией вовсе. Конверт был запечатан, он был от Ральфа, но на нем отсутствовали марка и штамп. Подарок с пожеланием выздоровления? Шутка? Пророческий символ?
В нем оказалось что-то вроде диплома.
«ОРДЕН ЗОЛОТОГО ЧЛЕНА
Поздравляем!
Данный Документ Удостоверяет,
Что ФРЕД БОГУС ТРАМПЕР,
Продемонстрировавший Небывалое Мужество, Доблесть, Храбрость и Фаллическую Выносливость, Неустрашимо Выдержавший Хирургическую Коррекцию своего Member Virile, Успешно Перенесший Страшную Уретротомию с Наложением Не Менее Пяти (5) Швов, Отныне и Навечно
Именуется Полным Рыцарем Братства Ордена Золотого Члена и,
Следовательно,
Даруется Всеми Причитающимися Ему Привилегиями и Правом Бахвальства».
Диплом подписали Жан Поль Виньерон, Главный Исполняющий Хирург, и Ральф Пакер, Главный Писец & Член. Но где же, удивился я, подпись Тюльпен, Главной Заинтересованной Госпожи?
Трампер был все еще не в себе, когда Виньерон явился его выписывать.
— Ну что ж, все идет просто замечательно, — заявил он. — Ведь вам не так уж и больно мочиться?
— Нормально, — пробормотал Трампер.
— Вам следует вести себя осторожно, чтобы не зацепиться швами за нижнее белье и постель, — предупредил Виньерон. — Лучше всего, если вы побудете дома несколько дней без одежды.
— Я так и хотел, — буркнул Трампер.
— Швы отпадут сами по себе, но я бы хотел взглянуть на вас через неделю, просто затем, чтобы убедиться, что все в порядке.
— А что, имеются какие-то причины подозревать осложнения?
— Разумеется, нет, — заверил его Виньерон. — Но так принято, что после операции требуется осмотр.
— Меня может не быть здесь, — сказал Трампер. Кажется, Виньерона беспокоило его равнодушие.
— С вами все в порядке? — спросил он. — Я хочу сказать, вы себя хорошо чувствуете?
— Со мной все в порядке, — заверил его Трампер. Догадавшись, что он заставляет Виньерона нервничать, Богус попытался поправить ситуацию. — Никогда в жизни не чувствовал себя лучше, — соврал он. — Я просто другой человек. Совсем не такой, каким был раньше.
— Ну что ж, — сказал Виньерон. — Я не в том положении, чтобы поручиться за это.
Разумеется, Виньерон был прав. Он всегда был прав. Надевать на себя что бы то ни было оказалось сущим адом.
Трампер облегчил себе положение тем, что пристроил прокладку из марлевой ткани на краешек своего многострадального пениса. Это предохраняло швы от цепляния за белье; вместо этого, они цеплялись за марлевую прокладку. Хождение требовало невероятных ухищрений. Оттягивая одной рукой вперед ширинку, он ковылял на полусогнутых ногах, как человек, который несет раскаленный уголек в бандаже для мошонки. Люди удивленно смотрели на него.
Он прихватил с собой всю почту вместе с дурацким подношением Ральфа. В метро он уставился на чопорную супружескую пару, которая всем своим видом демонстрировала, что они страшно сожалеют, что не взяли такси. Он подумал: не хотите ли взглянуть на мой диплом?
Но когда он добрался до Виллидж, на него перестали обращать внимание. Здешние жители всегда ходили довольно странно, и он выглядел не более странным, чем добрая половина тех, кто попадался ему по пути.
Остановившись на лестничной площадке, чтобы достать из кармана ключи от двери Тюльпен, он услышал, как она плещется в ванне. Она с кем-то разговаривала, и он застыл на месте.
— Это очень упрощенный подход — пытаться объяснить сложных и глубоких людей или, скажем, сложные вещи при помощи общих схем и поверхностного анализа. Но я также полагаю, что не следует считать, будто все люди глубоки и сложны. Я хочу сказать, что мотивы Трампера на деле лежат на поверхности… Может, он и есть сама поверхность, всего лишь поверхность… — Она замолкла, и Трампер услышал, как она вылезла из ванны. Потом она сказана: — Хватит, пусть теперь будет ночь.
Отвернувшись от ее дверей, он захромал по лестничной площадке к лифту, затем — на улицу к прохожим. «Пусть теперь будет ночь», — подумал он.
Если бы он немного подождал, то он бы услышал, как сцена оборвалась и как Ральф заорал на Кента, а Тюльпен велела им обоим убираться.
Но я прямиком направился в студию на Кристофер-стрит, где вторгся во владения Ральфа, преодолев все его хитрые приспособления и целую систему замков. Я знал, что искал; мне нужно было кое-что сказать.
Я нашел обрезки лент, которые Ральф называл не иначе как «жировой тканью». Это были куски затянутых эпизодов или сцен, которые Ральф счел слабыми в том или ином смысле. Тюльпен развешивала их в кладовой своей монтажной комнаты.
Я не хотел уничтожить что-нибудь ценное — я всего лишь хотел воспользоваться отснятым материалом, который, как я знал, считался второсортным. Я пересмотрел кучу пленки. Кусок со мной, Кольмом и Тюльпен в метро получился интересным. Я также нарыл длинный эпизод со мной одним, когда я выходил из зоомагазина в Виллидж, держа в каждой руке по банке с рыбкой — подарок для Тюльпен, — видно, что я в благостном настроении. Хозяин магазина напоминает немецкого пастуха, вырядившегося в гавайскую спортивную рубаху. Он еще долго машет мне вслед после того, как я выхожу из кадра.
