— Трампер? — Это поворачивающаяся в постели Тюльпен.
Он заполз ей под бок, обнял и прижал к себе.
— Грудь, — произнес он вслух. — Я чувствую грудь.
— Точно, — сказала Тюльпен, обнимая его. — А что еще? — прошептала она.
Боль? Да, ее зубы впились ему в живот; ее жесткий поцелуй мог бы оставить его без пупка.
— Я скучал по тебе, — сказал он ей. Обычно они уходили с работы вместе.
Но она не ответила ему — ее рот сомкнулся на его сонном естестве; ее зубы беспокоили его, а бедра вдруг так тесно сжали голову, что у него в висках застучала кровь. Он коснулся ее языком и через рот проник до самого мозга.
Потом они лежали под холодным неоновым светом, исходящим от аквариумов. Мимо них прошмыгнула какая-то странная рыбка; медлительные черепахи всплыли на поверхность, перевернулись кверху брюхом и снова опустились на дно. Трампер лежал, стараясь представить какой-нибудь другой образ жизни.
Он видел полупрозрачного бирюзового угря с его функционирующими внутренними органами. Один походил на насос: он втягивал в себя воду, потом рот угря открывался, чтобы выпустить тонкую струйку воздушных пузырьков. Пока пузырьки поднимались к поверхности, другая рыба находила их, налетала и уничтожала. Своего рода форма беседы? Трамперу стало интересно. Пузырек — это что, слово или целое предложение? Или даже абзац! Малюсенький, полупрозрачный бирюзовый поэт восхищенно описывает свой мир! Трампер чуть было не спросил Тюльпен об этом странном угре, но она заговорила первой.
— Сегодня вечером тебе звонила Бигги, — сказала она.
Трамперу вдруг захотелось выпустить очень симпатичный пузырек воздуха.
— И чего она хотела? — спросил он, завидуя тому, как легко может общаться угорь.
— Поговорить с тобой.
— Она ничего не передавала? С Кольмом все в порядке?
— Она сказала, что они собираются уехать на уикэнд, — зевнула Тюльпен. — Так что, если ты позвонишь и никого не будет дома, не беспокойся.
— Так вот для чего она звонила, — произнес Трампер. — И ничего не сказала про Кольма?
— Она сказала, что ты обычно звонишь по выходным, — ответила Тюльпен. — А я этого и не знала.
— Ну, я звоню обычно из студии, — сказал Трампер. — Просто чтобы поговорить с Кольмом. Я считал, что тебе ни к чему слушать…
— Ты скучаешь по Кольму, Трампер?
— Да.
— А по ней — нет?
— По Бигги? — Да.
— Нет, — сказал Трампер. — По Бигги я не скучаю.
Тишина. Он рассматривал аквариум в поисках болтливого угря, но так и не смог отыскать его. «Смени тему пузырьков-разговоров, — велел себе он. — И побыстрей».
— Ральф хочет бросить этот фильм, — сказал он, но она продолжала пристально смотреть на него. — Помнишь, «На ферме»? Последние съемки никуда не годятся. Да и весь замысел слишком примитивен…
— Знаю, — кивнула Тюльпен.
— Он уже говорил с тобой? — спросил Трампер.
— Он хочет снять некий личностный фильм, — сказала она. — Да?
— Да, — ответил он; он коснулся ее груди, но она отодвинулась в сторону и повернулась спиной, сжавшись в клубок.
— Он хочет сделать что-то замысловатое, — сказала Тюльпен. — О внутреннем мире человека и без политики. Нечто более личностное, верно?
— Точно, — ответил обеспокоенный Трампер. — Кажется, он сказал тебе больше, чем мне.
— Он хочет снять фильм о тебе, — сказала Тюльпен.
— Обо мне? — переспросил Трампер. — Но что можно снять обо мне?
— Что-то очень личностное, — пробормотали она в подушку.
— Что именно? — закричал Трампер. Он сел и насильно затащил ее к себе на колени.
— О том, как расстроился твой брак, — сказала Тюльпен. — Понимаешь, дать полное представление. О том, как мы ладим с тобой… Взять интервью у Бигги — понимаешь, что она об этом думает… Взять интервью у меня, — добавила Тюльпен. — Что я обо всем этом думаю…
— Ну и что ты об этом думаешь? — заорал он; он пришел в бешенство.
— Мне кажется, что идея неплохая.
— Неплохая для кого? — с отвращением спросил он. — Для меня? Своего рода психотерапия? Он собирается содрать с меня шкуру?
— Это тоже не такая уж плохая мысль, — сказала Тюльпен; она села рядом и коснулась его бедра. — У нас хватит на это денег, Трампер…
— О боже!
— Трампер! — произнесла она. — Если ты и в самом деле не скучаешь по ней, то что тебя так задевает в этом?
— При чем тут задевает? — сказал он. — У меня теперь другая жизнь, так к чему копаться в прошлом?
— Какая другая жизнь? — спросила она. — Ты счастлив, Трампер? Ты куда-то движешься? Или ты счастлив там, где ты есть?
— У меня есть ты.
— А ты меня любишь? — спросила она.
А он подумал о пузырьках бирюзового угря! Они подняли ужасный водоворот, и другая рыбина отплыла от них.
— Я не хотел бы жить ни с кем другим, — сказал он.
— Но ты скучаешь по Кольму. Ты скучаешь по своему сыну.
— Да.
— А знаешь, ты можешь завести себе другого, — сердито сказала она. — Хочешь завести ребенка, Трампер? Знаешь, ведь я могу подарить тебе ребенка…
Он ошеломленно посмотрел на нее:
— А ты хочешь?
— А ты? — закричала она на него. — Я могу родить его тебе, но ты должен по-настоящему захотеть его! Ты должен дать мне понять, что тебе от меня нужно, Трампер. Как ты можешь жить со мной, когда я даже толком не знаю тебя!
— Я не знал, что ты хочешь ребенка.
— Я говорю не только об этом, Трампер.
— Мне казалось, — сказал он, — ты стремишься к спокойствию, вроде как к независимости; по-моему, ты не хотела чересчур сближаться со мной.
— Но ты сам хотел именно этого, разве нет?
— Да нет же! Я хотел от тебя совсем другого.
— А чего ты хотел от меня?
— Ну… — Он замялся; пузырьки получились слишком тяжелые, чтобы всплыть на поверхность. — Того же, чего тебе хотелось самой, Тюльпен.
Но она уже отвернулась от него.
— Ты хочешь, чтобы все было спокойно, да? — спросила она. — Никаких обязательств и обязанностей, полная свобода…
— Черт побери! — не вытерпел он. — Ты действительно хочешь ребенка?
— Сперва захоти ты, — сказала она. — Я не собираюсь выдвигать требований. Я могу потребовать, Трампер, но только когда буду иметь право, — сказала она, глядя на него снизу вверх. — А вот можешь ли ты?
