Возникший на аллее оборванец, внезапно появившийся перед доктором, явно не принадлежал к здешним завсегдатаям. Это был сильно хромой мальчишка, которого часто видели делающим стойку на голове в районе пляжа Чоупатти. Доктор понимал, что появление оборванца не связано ни с Вайнодом, ни с Дипой, желающими пристроить мальчика в цирк.
Парнишка переночевал на пляже — в его волосах застрял песок. Первые лучи солнца подняли его и пару часиков он решил поспать в аллее. Два автомобиля, которые с трудом разъехались, привлекли его внимание, и когда Вайнод загнал машину задом в аллею, нищий преградил доктору путь к автомобилю. Ребенок стоял, вытянув ладони вверх. В уголках его глаз виднелся гной, а уголки губ окрашивала белая слизь.
Взгляд ортопеда упал на ногу мальчика. Правая нога попрошайки была вывернута вправо, будто стопу и лодыжку что-то постоянно стягивало. Такое искривление доктор знал по обычным заболеваниям изуродованной ступни. Однако в этом случае стопа и лодыжка непривычно сплющились, по-видимому, после какой-то аварии, поэтому вес своего тела мальчик опускал точно на пятку. Кроме того, больная нога казалась намного меньше здоровой, что привело доктора к мысли о том, что при катастрофе повредилась точка роста кости. В результате ступня и лодыжка соединились вместе, а рост прекратился. Доктор пришел к выводу, что больному нельзя делать операцию.
В этот момент Вайнод открыл дверь машины. Попрошайка заметил карлика, однако Вайнод не стал брать ручки от поломанных теннисных ракеток. Идя открывать заднюю дверь для доктора, он просто оттолкнул оборванца с дороги, поскольку тот уступал карлику в массивности. Фарук увидел, как мальчишка запнулся — правая его нога совершенно не гнулась.
Уже из салона автомобиля доктор опустил стекло окошка ровно настолько, чтобы мальчик его услышал.
— Мааф каро, — мягко сказал Дарувалла фразу, с которой всегда обращался к нищим. Эти слова означали «прости меня».
— Я не прощаю тебя, — ответил оборванец по-английски.
— Что случилось с твоей ногой? — произнес Фарук первое, что пришло ему на ум.
— На нее наступил слон, — ответил калека.
Фарук подумал, что объяснение соответствует истине, однако он не поверил сказанному, потому что нищие всегда лгали.
— Это был цирковой слон? — спросил Вайнод.
— Обыкновенный слон, он спускался с железнодорожной платформы. Я был еще ребенком. Отец оставил меня на платформе, а сам пошел в магазин.
— На тебя наступил слон, пока отец покупал сигареты? Поэтому, думаю, зовут тебя Ганеша, как и бога-слона, — сказал Фарук, увидев, что мальчик утвердительно кивнул головой. Казалось, ребенок не уловил скрытого сарказма его слов.
— Мне выбрали неправильное имя, — сказал мальчик.
— Он — доктор. Может быть, он тебя вылечит, — указал карлик на Даруваллу. Похоже, Вайнод поверил оборванцу, однако тот уже заковылял от машины.
— Он не сможет вылечить то, что сделали слоны, — мудро заметил Ганеша.
— Мааф каро, — повторил Дарувалла, который гоже считал бесполезными попытки исправить то, что натворил слон.
Не останавливаясь и не оглядываясь, калека не удостоил внимания любимые слова доктора.
В госпитале ему предстояло две операции: на ноге и на шее. Чтобы сосредоточиться, Фарук стал думать о последней сложной операции при лечении перелома со смещением, потом мысли его обратились к еще более сложной операции при коллапсе легких. Однако даже взяв скальпель, он не мог отделаться от утренней встречи. Как вылечить ногу нищему?
Конечно, чтобы удалить кость, он мог разрезать ткани. Однако как разделить ее на две части? Распилить кость? Если связки и суставы вокруг костей стопы будут травмированы, можно уменьшить приток крови. Но тогда возникнет угроза гангрены, а с ней ампутация, протез. Мальчик, наверное, не согласится на операцию. Фарук знал, что его отец от нее бы отказался. Будучи хорошим хирургом, Ловджи руководствовался старым правилом врачей: «Не навреди».
Вздохнув, Фарук подумал, что нужно забыть мальчишку. Он провел две свои операции, потом в клубе Дакуорт встретился с членами комитета по приему новых членов, позавтракал с Инспектором Дхаром. Их ленч оказался прерванным смертью мистера Лала и потерял свою прелесть от вопросов заместителя комиссара полиции Патела.
Теперь, прослушивая текст на автоответчике, Фарук попытался представить момент, когда был убит мистер Лал. Быть может, в этот момент Фарук находился в операционной. Или все произошло раньше, когда он встретился в лифте с доктором Азизом. А не тогда ли, когда он сказал «мааф каро» нищему калеке, чей английский оказался на удивление хорошим. Без сомнения, мальчишка крутился возле иностранных туристов.
Фарук знал, какие опытные карманные воры эти калеки. Самые квалифицированные. Многие из них сами себя калечат, некоторых специально уродуют родители, чтобы им больше подавали.
Мысли о нанесении себе увечий привели Даруваллу к проблеме хиджры, потом снова вернулись к убийству на поле для гольфа.
Обдумывая случившееся в очередной раз, Фарук поразился, каким образом человек смог подойти настолько близко к старому игроку в гольф, чтобы нанести удар его же клюшкой для гольфа. Как можно так подкрасться к человеку, стоящему в цветах? Тело Лала в этот момент, вероятно, покачивалось из стороны в сторону, он наклонялся над непослушным мячом. А где же находилась его сумка? Должно быть, неподалеку. Человек незаметно подошел к сумке, вынул клюшку, замахнулся, чтобы ударить ею по голове, и мистер Лал ничего не увидел? В кинофильме это выглядело бы неправдоподобно. Даже в кинофильме об Инспекторе Дхаре.
Значит, убийцей мог стать только тот, кого мистер Лал знал. Вероятно, другой игрок в гольф со своей сумкой для клюшек. Тогда зачем же ему понадобилась клюшка мистера Лала? Что мог делать посторонний неподалеку от девятой лунки на поле, не возбуждая подозрения мистера Лала? Это не поддавалось воображению создателя фильмов об Инспекторе Дхаре.
Фарук только подумал, какой шум от лающих собак возник в голове убийцы. Не иначе, в мозгу этого человека бесились злобные собаки, поскольку в таком сознании все было ужасно иррационально. По сравнению с ним сознание доктора Азиза должно казаться совершенным. Однако размышления Фарука прервала запись третьего звонка:
— Боже мой! — кричал голос на автоответчике и в тоне его звучало бьющее через край сумасшествие. Вряд ли Дарувалле был знаком этот голос.
8. СЛИШКОМ МНОГО СООБЩЕНИЙ
Хоть однажды иезуиты не знают все на свете
В первый раз Фарук действительно не признал истеричный энтузиазм отца Сесила. Живой, оптимистичный в свои 72 года, святой отец впал в панику перед автоответчиком. Старший священник в колледже Святого Игнатия, этот приветливый индийский иезуит был полной противоположностью отца ректора Джулиана, которому исполнилось только 68 лет. Ректор родился в Англии и словно олицетворял собой иезуитов-интеллектуалов, всегда угрюмых, с кислыми липами. Сарказм отца Джулиана неизменно пугал Даруваллу и был причиной его подозрительного отношения к католикам.
