Исследования доктора Фрейзера привели его к взвешенному и благоразумному выводу. Среди человеческих особей, считал он, наблюдается только два типа сексуальной ориентации. Один из них присущ большинству людей, а другой — меньшинству. Все, что доктор Фрейзер изучал по проблеме гомосексуализма, а также то, что он узнал из личного опыта и своих ощущений, дало ему основание утверждать: гомосексуальность либо гетеросексуальность зависит от того, что человек получил в наследство. Сексуальная ориентация не является стилем поведения в жизни.
— Мы приходим в мир с тем набором генов, который хотим получить и который для нас приготовила природа, — любил повторять Фрейзер.
Фарук находил эту проблему очень интересной, однако его приводило в уныние то, что доктор Фрейзер не питал надежды найти генетический признак уродства карликов. Иногда Дарувалла чувствовал вину, думая, что у Фрейзера просто нет личного интереса к карликам, тогда как педики занимали все внимание этого генетика. Тем не менее дружеские отношения их сохранялись. Вскоре Фарук признался своему «веселому» другу, что он всегда не любил это слово, используемое для современного обозначения гомосексуалиста в англоязычных странах. К удивлению Даруваллы, Макфарлейн с ним согласился. Он бы хотел, чтобы такое важное для него явление, как гомосексуализм, обозначалось собственным словом, без всяких дополнительных значений.
— Слово «веселый» звучит очень фривольно, — сказал Макфарлейн.
Доктор Дарувалла полагал, что оно не нравится его другу как представителю старшего поколения. Его мать Мехер любила это слово, но часто использовала не к месту.
— Мы весело провели время. Какой веселый был вечер, даже твой отец оказался в веселом настроении, — говорила мать.
Доктора сердило, что прилагательное, являвшееся синонимом слов «радостный», «беспечный», «ликующий», использовалось в значении, относящемся к гомосексуализму.
— Если подумать, то фразеология гетеросексуальности тоже не оригинальна, — сказал Фарук.
В ответ Макфарлейн засмеялся, однако его постоянный компаньон Фрейзер откликнулся с обиженным видом.
— Из всего тобой сказанного, Фарук, мне ясно, что ты миришься с существованием гомосексуалистов, пока мы ведем себя тихо, как бы в подполье. Ты также принимаешь нас без слова «веселые ребята», поскольку это определение тебя задевает. Я прав? — спросил Фрейзер.
Однако Фарук думал совершенно о другом.
— Я не критикую вашу сексуальную ориентацию. Мне просто не нравится, как ее обозначают, — ответил Дарувалла.
В словах Фрейзера он почувствовал какое-то осуждение. Упрек напомнил доктору Дарувалле, что генетик отверг его мечты найти генетический признак, ответственный за наиболее часто встречающееся уродство карликов.
В последний раз, когда Фарук привез доктору Фрейзеру фотографии хромосом карликов, «голубой» генетик высказался мрачнее обычного.
— Карлики уже умирают от потери крови. Почему ты не оставишь этих маленьких педиков в покое? — спросил его Фрейзер.
— Если бы я так сказал, то ты бы обиделся, — не сдержался Фарук.
А чего он ожидал? Генетика — очень обидчивая наука, идет ли речь о генах карликов или о «голубых» генах. А вообще-то доктор испытал глубокую досаду по поводу того, что не мог довести до конца программу исследования крови карликов. Он даже не осознал, что аргумент «ничего не доводится до конца» взят им из радиоинтервью, которое он слышал накануне вечером, и которое воспринял тогда как глупую жалобу писателя. Но теперь, наконец, доктор оставил в покое терзания типа «ничего не доводится до конца».
Теперь Фарук второй раз за утро снял телефонную трубку.
Загадочный актер
Не рановато ли было звонить Джону Д? Фарук не хотел говорить ему о Рахуле, ему нужно было подчеркнуть важность присутствия Джона на ленче с детективом Пателом и Нэнси в клубе Дакуорт. К удивлению Фарука, Инспектор Дхар тут же взял трубку.
— Судя по голосу, ты давно уже проснулся. Что ты делаешь? — спросил его доктор.
— Я читаю пьесу, нет, две пьесы. А что ты делаешь? Разве сейчас по расписанию ты не разрезаешь чье-то колено?
Да, это он, популярный и неприступный Дхар. Его создание, его холодный и саркастический персонаж. И тогда Фарук перешел к новости о Рахуле и о том, что сейчас он выглядит как женщина, поскольку, по всей видимости, уже закончены все операции по коренному изменению пола. Однако Джон едва его слушал. Он даже не откликнулся на сообщение о том, что ему необходимо участвовать в ленче в клубе Дакуорт и что появляется перспектива поймать убийцу-рецидивиста.
— Мне нужно прочитать очень много текста, — сказал актер Фаруку.
— Но ты же не можешь читать целый день. И что ты читаешь? — спросил доктор.
— Я уже сказал тебе: две пьесы, — ответил Дхар.
— А, ты имеешь в виду домашнее задание. Фарук предположил, что Джон заучивает реплики будущих спектаклей в театре «Шаушпилъхаус Цюрих». Значит, актер готовится к своей основной работе в Швейцарии. Он думал о возвращении домой. В конце концов, что его может задержать в Индии? Если он выйдет из клуба Дакуорт под влиянием сегодняшней угрозы, чем он станет заниматься? Неужели будет сидеть в номере отеля «Тадж» или «Оберой»? Как и Фарук во время пребывания в Бомбее, Джон жил в клубе Дакуорт.
— Но сейчас, когда ясно, кто убийца, абсурдно выходить из клуба! Его вот-вот поймают! — закричал Дарувалла.
— Поймают не его, а ее.
— Ну, хорошо, не его, а ее, — принял доктор поправку. — Самое главное, что полиции известно, кого они ищут. Больше не будет никаких убийств, — нетерпеливо проговорил Фарук.
— Думаю, семьдесят жертв уже достаточно, — сказал Джон.
Дарувалла почувствовал, что актер чем-то раздражен.
— И о чем эти пьесы? — недовольно спросил доктор.
— В этом году у меня всего две главных роли. Весной придется сыграть Билли Раиса в пьесе Осборна «Der Entertainer», а осенью — Фридриха Хофрайтера в пьесе Шнишлера «Das weite Land», — ответил Джон.
— Понятно, — произнес Фарук.
На самом деле ничего понятного не было. Он знал только то, что Джона Даруваллу уважали как профессионального актера, и что его театр приобрел свою репутацию из-за того, что там ставили заумные классические и современные пьесы. По мнению Фарука, в этом театре объявления о комедиях печатались мелким шрифтом. Ставят ли сейчас низкопробные комедии в других театрах Цюриха? На самом деле по-настоящему он города не знал и довольствовался тем, что сообщал ему брат Джамшед, который не принадлежал к числу завзятых театралов и ходил на спектакли только для того, чтобы посмотреть на Джона. Дополнительно к обывательскому мнению Джамшеда Фарук получал крошечную информацию, выуживая ее из всегда собранного Дхара. Фарук не понимал, много это или мало для актера — две главные роли в год. Может, Джон выбрал лишь две таких роли? Пока Фарук размышлял, актер продолжал говорить о двух эпизодических ролях в каких-то пьесах Дюренматта и Брехта. Год назад он поставил свою первую пьесу как режиссер. Это была какая-то работа Макса Фриша. Тогда же он играл заглавную роль Вольпона в пьесе с таким же названием, написанной Беном Джонсоном. Джон сказал, что на следующий год он хочет поставить пьесу Горького «Васса Железнова».
