Я имею в виду, которые отказываешься судить в конце концов. Что толку пытаться изобретать систему, если в результате животных в зоопарке останется больше, чем тех, кто выйдет наружу? Я, разумеется, не оправдываю случайные жертвы, я думаю, что мы должны спасать тех, кто побольше и погрубее, в самом конце. Но что это будет за освобождение зоопарка, если оставить самых больших и самых опасных животных в клетках?
Скажу тебе, я понимаю этих животных — они знают, для чего все это, или узнают, если ты им объяснишь.
Я не призываю к чему-то конкретному, я только знаю, что освободители с непоколебимыми принципами — это как раз те, кто делает революции.
Я уверен. Если дать этим животным понять, что ты пришел освободить их всех, даже геладу-бабуина, даже если его придется отпустить в самом конце — я имею в виду, всем им открыть клетки, — они выйдут из этих чертовых ворот, это точно. Никто не верит тем, у кого есть любимчики!
Честное слово — даже этот проклятый гелада-бабуин! Я не собираюсь быть одним из тех, кто позволяет маленьким личным симпатиям сводить себя с ума.
Тщательно отобранная автобиография Зигфрида Явотника:
Предыстория II (продолжение)
По поводу смерти бабушки Мартер ничего предпринято не было. Протоколы заседаний Союзнического совета полны инцидентов, еще менее похожих на непреднамеренные, чем ее смерть. Много явно умышленных, например, таких, какие допускало Управление советским имуществом в Австрии, или УСИВА, которое под прикрытием ярлыка «военные трофеи» умыкнуло четыреста австрийских предприятий — литейной и металлургической промышленности, заводов по производству химического и электрического оборудования, фабрик, производящих стекло, сталь и кинофильмы. Оно также нанимало убийц, похищавших тех, кто сопротивлялся действиям УСИВА.
Большинство этих убийств не походили на убийство моей бабушки. Безудержная пальба, изнасилования и забрасывание гранатами — все это русские солдаты, можно сказать, делали походя. Но сильнее всего Союзнический совет беспокоили похищения людей, совершавшиеся, по слухам, известной бандой Бенно Блама — кликой, которая спекулировала сигаретами и продавала из-под полы нейлоновые чулки. Ради привилегии действовать в русском секторе банда Бенно Блама ловко расправлялась с конкурентами. Головорезы Бенно Блама подстерегали людей на улицах Вены и снова, когда становилось горячо, прятались в русском секторе — хотя Советы заявляли, будто тоже охотятся за Бенно Бламом. На самом деле не реже двух раз в месяц какой-нибудь русский солдат убивал кого-то и говорил, что думал, будто это был Бенно Блам. Хотя никто в глаза не видел этого Бенно Блама, а значит, и не знал, как он выглядел и существует ли он на самом деле.
Так что в советском секторе Вены имело место форменное беззаконие, отвлекшее внимание Союзнического совета, которое он мог бы обратить на заурядное убийство моей бабушки.
Но Ватцек-Траммер оказал поддержку моему деду. Он делил ночь между своим закутком в кухне и хозяйской спальней — время от времени вытягиваясь с краю на хозяйской кровати; голова к голове, они с дедом давали волю своему гневу иногда настолько громко, что прожектора от бывшего посольства Болгарии били светом в памятное кухонное окно и мигали, словно говоря: «Эй, там, идите спать и кончайте свои жалобы. Это был всего лишь несчастный случай. Не стройте заговор против нас!»
Но огромное количество инцидентов, явно не являвшихся несчастными случаями, вызвало появление Нового соглашения по управлению от 28 июня 1946 года, которое устраняло власть Советов над выбранным австрийским парламентом. Оно также прекратило деятельность Русского комитета по компенсаторной реституции; несмотря на это, Бенно Блам, видимо из мести, действовал еще активнее, чем прежде, похищая антисоветски настроенных граждан Вены. Это заставило канцлера Фигла заявить в печальной речи в Верхней Австрии: «Мы вынуждены написать против длинного списка имен только одно — „пропавший без вести“.»
— Как Зан Гланц? — спросил Вратно. — Ведь именно это с ним случилось, да?
На что Ватцек-Траммер раздраженно ответил:
— Спроси свою жену, или вам с ней в постели не до разговоров?
Не то чтобы они раздражали друг друга на самом деле. Просто этот вопрос возникал множество раз, и они возвращались к нему снова и снова.
Но однажды они все-таки с этим разобрались, хотя я не вправе помнить это настолько хорошо, насколько я помню, поскольку был тогда четырех месяцев от роду. Вместо меня это запомнил Эрнст Ватцек-Траммер, как и большинство самых важных вещей.
Как бы там ни было, однажды летней ночью 17 июля 1946 года мой отец заявился домой в сильном подпитии, узнав, что Дража Михайлович был расстрелян партизанами. И тогда Ватцек-Траммер спросил его:
— Что тебе до Михайловича? Кто он такой был на самом деле?
И Вратно выкрикнул:
— Его бросили! — и стал описывать Ватцеку-Траммеру жуткую сцену, когда гениальнейший мотоциклетный механик был засунут головой вниз в отхожую дыру уборной в Мариборе. Вратно рассказывал не о Михайловиче, а о Готтлибе Вате, с которым у него когда-то были одинаковые бороды. Вратно повторил вопрос неряшливого Гортца: «Эй, это кто такой с Ватом?» — и принялся размышлять, как мог бы сбить с ног этого Гортца и сунуть его головой в отхожую дыру, затем схватить Бронски, или Метца, или сразу обоих, привязать их к писсуару, пока Готтлиб не освободился бы и не разнес бы им черепа карбюратором «Амал».
Неожиданно Ватцек-Траммер спросил:
— Ты хочешь сказать, что ты этого не сделал? И даже не попытался?
— Я сказал, что мы просто случайные знакомые, — ответил ему мой отец. — И Готтлиб сделал вид, будто так оно и есть.
— О, неужели, неужели?! — заорал Ватцек-Траммер.
— Одним словом, я тебе все рассказал, — обозлился Вратно. — Теперь твоя очередь, ладно? Зуб за зуб, Траммер. Кто был этот Зан Гланц?
Но Ватцек-Траммер, уставившись на моего отца, возразил:
— Я не считаю информацию равноценной.
Тогда мой отец заорал на него:
— Зан Гланц, черт бы тебя побрал!
И сразу через улицу метнулся прожектор, сканируя окна.
Затем из спальни появилась моя мать в ночном халате, настолько распахнутом, что Эрнст Ватцек-Траммер вынужден был отвести взгляд.
— Что происходит? Кто тут? — спросила она.
— Зан Гланц! — заорал на нее мой отец. — Тут Зан Гланц! — И, сделав красноречивый жест в сторону спальни, добавил: — Зан Гланц! Так ты меня иногда называешь там — в самые лучшие наши моменты!
И тогда Ватцек-Траммер через кухонный стол нанес удар натренированной когда-то рукой, рукой, разрубавшей на части кур, и подтащил моего отца за пояс к раковине, где локтем открыл кран и пустил воду.
Дедушка Мартер вышел из хозяйской спальни и прошептал:
— О, ради бога, не подходите близко к окну. Вы же знаете, как это опасно поздно ночью. — И он обвел всех растерянным взглядом; и все они помрачнели и опустили глаза. А мой дедушка добавил: — И лучше не открывать так сильно кран. Понимаете, сейчас лето, и воды, возможно, не так уж и много.
