И прежде чем мой отец закончил писать, Бронски и Метц окружили бедного Готтлиба и нагнули его над писсуаром. Гейне Гортц наконец выбрался из дыры. Мой отец поспешил заправить штаны, но неряшливый Гейне Гортц окликнул его:
— Эй, это кто такой с Ватом?
Но Готтлиб даже не взглянул в сторону Вратно; со стороны могло показаться, что они никогда не видели друг друга.
И тогда мой отец сказал, стараясь как можно безупречнее справиться с немецким ударением:
— Мы встретились случайно. Понимаете, у нас обоих оказались бороды. Это просто взаимная симпатия.
А Бронски и Метц воскликнули:
— Старина Ват! Вы только посмотрите на него!
— Грязный предатель! — заорал Гейне Гортц.
И один из них ударил Вата коленом, а другой резко дернул за бороду. Они подтолкнули его к кабинке с дырой в потрескавшемся кафеле. Они перевернули его вверх ногами и засунули вниз головой в ужасную вонючую трясину. Остатки команды «Балканы-4» действовали слаженно. Новый лидер, Гейне Гортц, весь в полном дерьме, со все еще спущенными брюками, схватил Вата за ногу и пихнул еще глубже в дыру.
А в это время мой отец застегивал свой ремень, обмениваясь недоуменными взглядами и подергиванием плеч с другими ошеломленными мужчинами, которые находились рядом.
— Ват? — произнес один из них. — Кто такой этот Ват?
— Просто у нас обоих оказались бороды, — оправдывался Вратно. — Всего лишь взаимная симпатия, вот и все, — подчеркнул он, с трудом произнося слова, — он едва не потерял дар речи при виде слаженных действий команды «Балканы-4». И ему казалось, что он должен кричать, чтобы исторгнуть слова прежде содержимого желудка.
Когда мой отец незаметно покинул погребок «Святой Бенедикт», над ужасной дырой остались торчать лишь подошвы башмаков Вата; как и бедный Боршфа Дард, Готтлиб Ват был погребен без гроба; как и Боршфа Дард, Готтлиб Ват мог быть опознан лишь по подошвам ботинок.
Шестнадцатое наблюдение в зоопарке:
Вторник, 6 июня 1967 @ 5.30 утра
Я предлагаю делать то же самое, что делал до сих пор я. Мы спрячемся за живой изгородью где-то ближе к вечеру, мы сядем рядышком, пережидая смену первого ночного сторожа. Когда О. Шратт заступит на свой пост, мы дадим ему совершить пару обходов. Нам также придется внимательно следить за геладой-бабуином, хотя его можно заставить действовать нам на руку.
Я не могу решить, довести ли нам О. Шратта до белого каления хитростью или просто скормить Знаменитому Азиатскому Черному Медведю при первой же удобной возможности.
Избавление от О. Шратта вторым способом может повлечь за собой некоторые проблемы. Азиатский Черный Медведь может схватить связку ключей, которую — в этом я тебя уверяю — у него уже не отобрать. Кроме того, О. Шратт может успеть выхватить пистолет и застрелить медведя. Спасется он или нет, в Хитзингере наверняка поблизости находится полицейский, который держит ухо востро — не случилось ли чего в зоопарке.
Но даже если мы прибегнем к помощи гелады-бабуина, который затащит к себе О. Шратта, трудно сказать, чем может закончиться приступ обезьяньего бешенства. Он может ввергнуть в неистовство весь зоопарк.
Так что это проблема. Я считаю, что нам следует захватить О. Шратта в Жилище Мелких Млекопитающих как можно аккуратнее. Разоружить, связать и всунуть в рот кляп, провести этого негодяя по желобу и впихнуть в стеклянный вольер для сохранности.
Мы подкинем его гигантским муравьедам! Уж они-то заставят его сидеть смирно! Будучи хорошо осведомленным о правилах состязания, он сумеет вести себя так, чтобы не позволить гигантскому муравьеду расправиться с собой. Однако с нашей стороны было бы несправедливо не дать другим животным позабавиться с О. Шраттом. Я уверен: индокитайский кот-рыболов будет счастлив посидеть с О. Шраттом часок-другой. И я более чем уверен, что ратель и ягуарунди будут просто без ума от радости, если О. Шратт нанесет им визит, скрученный по рукам и ногам, словно гусь для жарки на сковородке, — он пролепечет сквозь кляп, бледный как смерть и умоляющий: «Добрый, милый крысиный родственничек — о-о-о-о! Ведь ты же милая зверушка, да? Разве ты питаешь ко мне недобрые чувства, а?»
Еще лучше, если мы завяжем ему глаза, чтобы он попробовал отгадать, к какому животному его подбросили в клетку, какая это тварь обнюхивает, тяжело сопит и тыкает прохладным, подвижным носом в ухо старины О. Шратта?
Зуб за зуб, О. Шратт.
Тщательно отобранная автобиография Зигфрида Явотника:
Предыстория II (продолжение)
Мой отец залег на дно в Мариборе. Он платил довольно значительные деньги проститутке за сарай в Старом городе, однако таким образом он сохранил мотоциклы от посторонних глаз. Он не слишком доверял проститутке, стервозной особе, не пожелавшей назвать ему даже своего имени; на самом деле, когда он однажды ночью вернулся в палатку к своим машинам, он застал там старого серба, который отливал бензин из мотоцикла с коляской с объемом двигателя 600 кубических сантиметров. Серб тоже не назвал своего имени, но мой отец заговорил с ним на сербохорватском, и старик дал волю старческой болтливости — темой стало всеобщее разочарование. В первую очередь прошлись по королю Петру, предателю, которого, между прочим, спас и переправил в Лондон Михайлович. Слышал ли мой отец песню, которую пели сербы? Нет, поскольку она имела отношение к политике; старый серб спел ее отцу:
Kralju Petro, ti se naše zlato.
Churchill-u si na čuvanje dato…
Король Петр, ты наше золото.
Мы шлем тебя Черчиллю, чтобы он сохранил тебя для нас…
Затем старый серб посетовал на британцев, которые внушили трусливому королю, что есть благо для единства Югославии. И 12 сентября 1944 года король Петр объявил, что поддержка Народной армии Тито — единственный шанс для Югославии. Король осудил Михайловича и четников, назвав их «предателями отечества», которые не станут присоединяться к партизанской армии. А знал ли король, спросил старый серб, что всего лишь за шесть дней до того, как он предал своих людей, четники отмечали день его рождения ночью, рискуя своей жизнью — разложив костры на каждой горной вершине и гордо распевая о том, как они любят короля и подвергаясь опасности быть обнаруженными?
Знал ли мой отец об этом? И Вратно признался, что он сам был вынужден какое-то время скрываться в горах, но не в сербских.
Хорошо, а знает ли мой отец, о чем поют сербы сейчас?
Nec'emo Tita Bandita —
Носето Kralja, i ako ne valja!
Мы не хотим Бандита Тито —
Хотим мы короля, хотя он не слишком хорош!
Тогда вам не следует хотеть такого короля, сказал мой отец сербу. На что старик пропел Вратно:
Bolje grob nego rob!
Лучше гроб, чем быть рабом!
