— Так я и поверил, — произнес Гортц.
— Вырубайся! — повторил Валлнер и снова позвал шепотом: — Ват? Включайся, включайся. Черт бы тебя побрал, Ват, включайся! — И его голос потонул в помехах.
Затем неизвестный начальственный голос потребовал:
— Командир Валлнер, отправляйтесь спать. Я настаиваю, чтобы вы называли свой номер, когда пользуетесь рацией.
Валлнер изрыгнул номер и не получил ответа.
А Вратно прошептал хихикающему Готтлибу Вату:
— Только когда он будет один! Когда будешь уверен, что он один может слышать, тогда скажешь, что хочешь.
И Ват, до сих пор не прикасавшийся к ручке, переключил ее на передачу.
Немного погодя Валлнер прошептал код. Ответа не последовало.
— «Балканы-4», — прошептал тогда Валлнер. — «Балканы-4»! — И снова не получил ответа. Потом он произнес немного громче: — Ты старый хрен, Ват. Включайся!
Готтлиб ждал, не отзовется ли кто-то еще. Ответа не последовало, и Валлнер сказал:
— Ват. Ты предатель, Ват. Ты трусливый сукин сын, Ват!
Тогда Ват мягко произнес:
— Спокойной ночи, командир Валлнер, — и выключил рацию, оставив ее на приеме.
— Ват! — просвистел Валлнер. — Ва-а-а-ат! — прокричал он, после чего послышался треск помех и глухие царапающие звуки. Видимо, Валлнер снял радио с мотоцикла и сидел с ним где-то в палатке; они слышали, как хлопала ткань палатки, затем что-то издало громкий шум. Должно быть, Валлнер вынес радио из палатки, прижав, как футбольный мяч, к груди, поскольку его крики доносились откуда-то издалека, как если бы микрофон был далеко от его рта. — Он где-то поблизости, включайтесь! Включайтесь, сукины дети, и слушайте его!
Потом Гортц громко прошептал:
— Валлнер, ради бога, уймись!
И незнакомый начальственный голос потребовал:
— Командир Валлнер, прекратите немедленно! Используйте свой код или выключите радио, командир!
И Валлнер почти в рифму произнес свои позывные, он мелодично прогудел их в ночи.
Вратно и Готтлиб сидели и дремали, а проснувшись, они обняли друг друга, посмеявшись в свои двухлетние бороды, и снова задремали, оставив тумблер радио на приеме. Один раз они расслышали бормотание Валлнера, сонное и едва уловимое:
— Спокойной ночи, командир Ват. Сукин ты сын!
На что Ват лишь усмехнулся в темноте.
Еще до рассвета Вратно и Ват уложили вещи на мотоциклы и проехали четыре мили на север, к Лимбасу. Затем они спрятали одежду и мотоциклы и, прихватив снятое радио с собой, прошли еще четверть мили к северу вдоль линии горного хребта, встретив восход солнца, которое выходило из-за шпиля церкви Лимбаса. Потом они разбили лагерь меньше чем в миле от него, имея перед собой полный обзор дороги на Марибор.
Они пробыли там весь следующий день и ночь без еды и света. Ночью они настроились слушать Валлнера, но услышали лишь помехи и коды — ни один из них не был назван голосом Валлнера. Только утром им удалось расслышать громкий номер, произнесенный Гортцем, а один раз, вскоре после полудня, Гортц произнес:
— Валлнер совсем свихнулся, — на что Бронски ответил, что Валлнер всегда был немного того.
Затем неизвестный глушащий голос потребовал:
— Командир Гортц, используйте свой номер, пожалуйста.
И Гортц пообещал, что будет.
В тот же день Готтлиб заметил неряшливо одетого Гейне Гортца на одном из мотоциклов модели «38», 600 кубических сантиметров, без коляски. За ним следовал Бронски, за которым Ват мог наблюдать из-за гребня.
Той же ночью через Лимбас были переброшены большие силы, за которыми из тайного укрытия наблюдали. Едва только их хвост скрылся из Лимбаса, как мой отец совершил набег на городскую сыроварню и вернулся с молоком и сыром.
Они пробыли неподалеку от Лимбаса еще два дня, когда увидели очередное передвижение немцев — на этот раз с неопознанными мотоциклистами-разведчиками. В любом случае они были не из «Балкан-4» — возможно, это был какой-то австрийский дивизион. Они разведывали дорогу для измученных войск, которые следовали в беспорядке — без «пантер», с несколькими грузовиками и джипами. Они двигались, забыв о дисциплине: некоторые солдаты ехали без шлемов, у многих отросли совсем не немецкие бороды. Это была удача, и мой отец с Готтлибом решили воспользоваться ею. Они присоединились к мотоциклистам со стороны Марибора, встретив их на дороге и сказав, что у них проблемы с мотором, из-за чего они отстали от соединения «Балканы-4». Их накормили, мотоциклы заправили горючим, и они покатили в Марибор, не имея понятия, отступают они от линии фронта или наступают.
На самом деле это не имело значения. Когда мотоциклистов разместили по казармам, Готтлиб заявил, что он и его подручный намерены догнать свой прежний дивизион.
За небольшую плату они припрятали свои мотоциклы в сарае одной проститутки в так называемом Старом городе, затем скрутили и ограбили немецкого офицера в жилой части города — весьма хитроумно переодев его в потрепанные обноски Боршфы Дарда, после чего они отыскали банщика, который привел в порядок их бороды, заставив их буквально блестеть. Одетые в форму, они заявились в город — ни дать ни взять два солдата, вышедшие вечером поразвлечься и погулять.
Но мой бог! Неужели Готтлиб Ват рассчитывал найти в ночном Мариборе местечко, в котором не оказалось бы остатков «Балкан-4»?
Возможно, Готтлиб Ват надеялся, что двухлетняя борода сделает его неузнаваемым. Как бы там ни было, он расслаблялся среди солдат в подвальчике «Святой. Бенедикт». Там оказалась турецкая танцовщица с подозрительно югославским именем Яренина, исполнявшая танец живота, — ее танцующий живот носил след кесарева сечения. Пиво было жидким. И что удивительно — никаких усташей в форме вермахта нигде не попадалось. Но над стойкой бара висело увеличенное фото, сплошь утыканное дротиками, — усташи в форме вермахта маршируют вместе с партизанами! Где-то в Хорватии.
Мой отец старался правильно произносить умляуты: он чувствовал, что их бороды выглядят подозрительно.
Было уже очень поздно, когда Вратно последовал за пошатывающимся Ватом в холодную мужскую уборную. От писсуаров поднимался пар; в кабинке вокруг ужасной отхожей дыры потрескался кафель. Какой-то мужчина со спущенными штанами покачивался на пятках, едва не опрокидываясь назад, над дырой — он схватился за поручень, чтобы не упасть. Четверо парней пускали пар над писсуарами, еще двое вошли вместе с отцом и Готтлибом.
Наклонив головы, стараясь не дышать зловонными испарениями, мужчины пускали мочу, придерживая руками свои краники.
Один из них уронил сигарету в сточный желоб.
Затем тот, что держался за поручень, вскрикнул и попытался выпрямиться.
— Ват! — заорал он, и Готтлиб, резко поворачиваясь и обливая ногу моего отца, увидел, как неряшливый Гейне Гортц выдрал поручень из кафельной стены и шатнулся назад, его штаны съехали вниз, и он сел задницей прямо в отхожую дыру. — О мой бог! — простонал Гейне Гортц, пытаясь подняться на ноги и соря мелочью из карманов брюк. — Ват! — снова воскликнул он. — Господи, Бронски, это Ват! Проснись, Метц! Ты отливаешь рядом со стариной Ватом!
