— У вас нет времени, — отвечает официант, который уже налил.
А Хильке спрашивает водителя:
— У вас много важных клиентов?
— Да, — говорит он, — они любят пользоваться такси. Через какое-то время к этому привыкаешь. И знаешь, как сделать их попроще.
— И как же? — спрашивает официант и ставит водителю коньяк на столик Зана.
Однако взгляд и мысли водителя устремлены куда-то в глубь выреза моей матери; ему требуется время, чтобы прийти в себя. Через плечо Хильке он тянется за своим коньяком, наклоняет бокал и бесцельно крутит его в руке.
— Ну, — произносит он, — самому нужно быть попроще. С ними нужно вести себя непринужденно. Дать понять, что тоже кое-что повидал в этом мире. Ну вот, взять, к примеру, Ленхоффа… Не стоит говорить ему: «О, я вырезаю ваши передовицы и храню их!» Но вы должны дать ему понять, что вы достаточно сообразительны, чтобы узнать его. Например, сейчас я сказал ему: «Добрый день, герр Ленхофф, хоть и холодновато». Видите, назвал его по имени, и он ответил: «Да, холодновато, однако у вас тут тепло и уютно». И после этого он с вами в самых добрых отношениях.
— Что ж, они похожи на всех остальных, — говорит официант.
И, как все остальные, Ленхофф ежится на холоде, его шарф рвануло ветром, и он лишается равновесия — его выносит из здания и бросает на ошеломленного караульного, который в этот момент чешет спину штыком, держа ружье прикладом вверх у себя над головой. Караульному удается не проткнуть себя штыком. Ленхофф сжимается перед взметнувшимся дулом ружья, караульный медленно начинает отдавать салют, останавливаясь на полпути, — он припомнил, что газетным редакторам не салютуют, — и вместо этого предлагает рукопожатие. Ленхофф тоже тянет руку, потом вспоминает, что это не входит в его протокол. Оба сконфуженно переступают с ноги на ногу, и Ленхофф позволяет ветру подтолкнуть себя к краю тротуара, он пересекает Баллхаузплац, приближаясь к поджидавшему его такси.
Водитель залпом опрокидывает коньяк, большая часть которого попадает ему в нос, его глаза мутнеют. Он отрывается от выреза платья Хильке, приходит в себя и, успокоившись, касается плеча Хильке.
— О, прошу прощения, — говорит он и снова отвешивает кивком комплимент Зану.
Зан трет окно.
Ленхофф тарабанит по крыше такси, распахнув дверцу водителя, он жмет на сигнал.
С поразительным проворством водитель находит необходимую мелочь официанту, дотрагивается снова до плеча моей матери и прячет в шарф свой подбородок. Официант придерживает дверь; снег накидывается на ботинки водителя и взметается вверх по брюкам. Он сжимает колени, словно желает стать тоньше, и бросается в метель. При виде его редактор издает очередной сигнал.
Ленхофф, должно быть, продолжает спешить. Такси совершает круг по Баллхаузплац, натыкается на бордюр и отскакивает от него. Затем стремительно удаляющаяся сквозь снег машина кажется более медленной и спокойной.
— Я тоже хотел бы водить такси, — говорит Зан.
— Это довольно просто, — кивает официант. — Нужно только научиться водить машину.
И Зан заказывает миску горячей винной похлебки. Одну миску и две ложки. Хильке морщится из-за специй, Зан недоволен недостатком кардамона и избытком гвоздики. Официант наблюдает, как ложки соревнуются друг с другом.
— Мне следовало принести вам две миски, — говорит он.
Но тут Зан слышит хорошо известный ему сигнал — новости Радио Иоханнесгассе. Он придерживает своей ложкой ложку моей матери, чтобы та не стучала ею о миску.
Международные новости: поверенному в делах Франции в Риме, месье Блонделю, по слухам, нанесено неслыханное оскорбление от графа Чиано; Энтони Эден оставил то, чем он занимался.
Новости Австрии: канцлер Курт фон Шушниг подтвердил новые назначения в своем кабинете — Зейсса-Инкварта и еще четырех нацистов.
Местные новости: в первом районе, на пересечении Гумпендорфенштрассе и Нибелунгенгассе, совершен трамвайный наезд на пешехода. Водитель маршрута Штрассенбан 57, Клаг Брамс, рассказывает, что он медленно спускался по Гумпендорфен, когда со стороны Нибелунген показался бегущий человек. Естественно, трамвайные пути обледенели, и водитель побоялся тормозить, опасаясь, что трамвай может сойти с рельс. Клаг говорит, что мужчина бежал очень быстро, словно его несло порывом ветра. Однако женщина из второго вагона утверждает, будто его преследовала банда подростков. Другой пассажир того же вагона опровергает показания женщины: не назвавший себя свидетель заявляет, что этой женщине повсюду мерещатся банды подростков. Сам пострадавший до сих пор не опознан, всех, кто может знать этого человека, просят позвонить на Радио Иоханнесгассе. По описаниям, это щуплый пожилой мужчина.
— И мертвый, — добавляет официант, а Хильке старается припомнить всех щуплых и немолодых мужчин, которых она знает. Но ни один из тех, кого она вспоминает, не имел привычки бегать по Нибелунгенгассе.
Зан загибает пальцы.
— Сколько прошло дней, — спрашивает он, — с того момента, как Шушниг ездил в Берхтесгартен на встречу с Гитлером?
И официант тоже принимается загибать пальцы.
— Десять, — говорит Зан, которому все-таки хватило пальцев. — Всего десять дней, а у нас в кабинете уже пять наци.
— По полнаци в день, — говорит официант и разжимает сжатые пальцы.
— Щуплый немолодой герр Баум, — произносит моя мать. — Это не его обувной магазин на Нибелунген?
А официант спрашивает Зана:
— А вы не думаете, что этого человека и в самом деле преследовали? Я сам неоднократно видел эти банды.
И Хильке тоже видела их, она помнит. В трамваях или в театре, они вытягивали ноги в проходах; взявшись за руки, оттесняли прохожих с тротуара. Развлекались тем, что маршировали, преследуя кого-нибудь до самого дома.
— Зан, — спрашивает моя мать, — ты не хочешь пойти домой поужинать?
Но Зан смотрит в окно. Когда ветер стихает, сквозь снежную мглу можно разглядеть силуэт караульного, четкий и неподвижный, затем его снова окутывает пелена снега. Солдат-тотем, превращенный в лед, — если ударить его по лицу, то обескровленная щека отколется и упадет в снег.
— Какой из него защитник, — говорит Зан и добавляет: — Теперь начинаются неприятности.
— Теперь?! — восклицает официант. — Все началось еще четыре года назад. В этом июле будет четыре года, тогда вы еще не были студентом. Он зашел к нам выпить глоток мокко. Сидел за тем столиком, что и вы. Я никогда его не забуду.
— Кого? — спрашивает Зан.
— Отто Планетта, — отвечает официант. — Сидел пил мокко и наблюдал через окно, сволочь. Потом на улице разгрузился грузовик. 89-я дивизия СС, хотя и в форме регулярной армии. Этот Отто Планетта, рассчитавший все это в голове, сказал: «Ну вот и мой братец». Он вышел на улицу, прошел маршем вместе с остальными внутрь и убил несчастного Дольфуса: он выстрелил в него дважды.
