— Почему у нас нет специальных комбинезонов, Кефф? — произнес я. — Почему у нас нет масок и прочего?
— Чего-чего? — переспросил он.
— Комбинезонов, — сказал я. — Защиты, на случай аварии.
— Это идея хозяина пчел, умник, — усмехнулся Кефф, выпрямляясь. — Когда у тебя есть защита, то ты становишься неосторожным, умник. А когда ты становишься неосторожным, ты устраиваешь аварию.
— Тогда почему бы ему не собирать рои самому, Кефф?
Но Кефф продолжал любоваться третьим рядом.
— Третий ряд почти полон, — сказал он. — Еще раз через дорогу, и мы доберемся обратно к сараям.
— Тогда поехали, — сказал я.
— Надеешься, что он все еще где-то поблизости, умник? Достав этот груз, мы вернемся за следующим, и ты думаешь, что он так и будет сидеть и ждать, свободным?
— Послушай, Кефф, — сказал я, подумав: «Ты и сам почти уже не свободен, Кефф, — тебя самого почти уже здесь нет. Беспокойные пчелы гудят в этих ульях, Кефф, и ты почти уже увяз в липком меду, а пчелы жалят твою раздувающуюся тупую жирную башку, Кефф».
Кефф прислушивался к приближающемуся звуку.
«Нет, разумеется, нет, — подумал я. — Ты привык быть всегда в безопасности, Кефф? Но разве ты не видишь, Зигги, как я провожу линию? Чего еще, черт побери, ты ждешь от меня, Зигги?»
— Кто-то бежит, — сказал Кефф.
И даже пчелы затихли, прислушиваясь.
— Кто-то бежит, — снова сказал Кефф, и он раскрыл свой ящик с инструментами.
Я слышал учащенное дыхание в конце дороги, хруст гравия и частое, тяжелое дыхание.
— Это кто-то, кого ты знаешь, умник? — спросил Кефф, его лапа сжимала гаечный ключ.
Затем он развернул фары, направив их на дорогу, однако он не включил их. Он просто приготовился к встрече.
«Тихо, пчелы!» — подумал я. Это были короткие, маленькие шаги, быстрое, прерывистое дыхание.
И тут Кефф повернул фары прямо на мою Галлен, ее распущенные волосы развевались на бегу в ночи.
Сколько пчел тебе хватит?
Она бежала с новостью — в резиновых галошах вверх по холму от самого Вайдхофена. Галлен принесла весть о скандальном возвращении Зигги за своей зубной щеткой — как он переметнулся, словно обезьяна, с виноградной лозы на оконную решетку, чтобы пробраться внутрь во второй раз, как выкрикивал в коридоре всякую чушь, как съехал по перилам вниз, в вестибюль, выдавая каждому свое изречение: тетушке Тратт, которая раскудахталась, словно курица на насесте, внизу лестничного колодца, и моей Галлен тоже досталось несколько метафор о погубленной девичьей чести. А в мой адрес, сказала Галлен, он произнес резкую обличительную речь, предвещая мне неминуемую кастрацию.
— О, он сошел с ума! — задыхаясь, выговорила Галлен. — Честное слово, Графф. Он носился по саду на четвереньках и швырял грязью в стены замка!
Да, пчелы тоже слышали это, они разжужжались в том самом месте, где она резко навалилась на них, — пчелиные ульи подпирали по всей длине ее гибкую, худощавую спину.
— Не позволяй ей наваливаться всем весом, — предостерег Кефф. — Не позволяй ей наклонять улей, умник.
«О, ты меня достал, Кефф. Честное слово, достал!» — подумал я.
— Они его в два счета поймают, — изрек Кефф.
— О, он совсем озверел, — продолжала Галлен. — Графф, весь город вышел ловить его. Я не знаю, куда он подевался.
— Им следует посадить его в клетку, — сказал Кефф, а ниже по дороге пятно сумасшедшего пляшущего света фар резко ударило по склонившимся на крутом повороте деревьям. Город беззвучно мерцал за впадиной, и очертания шарообразных деревьев словно прилипли к ночному небу.
— О, Графф! — воскликнула Галлен. — Мне так жаль. Мне очень жаль, Графф, потому что он твой друг.
— Слушай, — велел мне Кефф, но я ничего не слышал. — Слушай, умник, — со стороны города донеслось еще почти неразличимое стрекотание, — ты слышишь машину?
Заросли деревьев поймали мерцающий голубой свет, который вспыхнул над дорогой и заметался с одной стороны на другую, меняя направление одновременно с изгибом дороги.
— Слушай, — сказал Кефф. — Это «фольксваген». Это наверняка полиция.
Совершенно точно. Без сирен, скрытно.
В машине их оказалось двое. И они не стали задерживаться.
— Мы собираемся блокировать верх, — сообщил один из них, и черная перчатка туго натянулась на его пальцах.
— У Санкт-Леонардо, — добавил второй. — На случай, если он поедет этой дорогой.
Пчелы это слышали; угасающий голубой свет замигал, удаляясь прочь от их ульев; они завозились рядом с моей бедной Галлен, которая во второй раз за этот день оказалась обескураженной из-за меня.
А я лишь подумал: «Он наверняка не станет пытаться вырваться из города на мотоцикле. О, наверняка! По крайней мере, он не поедет по этой дороге».
— Умник, — вернул меня к жизни Кефф, — мы не можем торчать здесь всю ночь напролет. Если девчонка не упадет, я хотел бы переехать дорогу.
— Со мной все будет в порядке, — заверила его Галлен, но ее голос дрожал, словно горный ветер, который дул всю дорогу от Раксальпе, начиная с прошлого января; точно он напал на нее, теплую, любимую и уязвимую, вышедшую утром прогуляться налегке. Она была так несчастна, что я потерял способность ясно соображать.
— Давай слушать, — сказал мне Кефф, усаживаясь на свое высокое пружинящее сиденье и устраиваясь среди всех этих клацающих железок.
Мы стали слушать, а Кефф поворачивал фары трактора вокруг, так что мы стояли, направив бампер и свет фар прямо через дорогу. Затем он потрогал тяжелым ботинком каждый из колесных тормозов; подергав трактор, он снял его с тормоза. Прицеп слегка сдвинулся; пчелы начали жужжать.
— Я ничего не слышу, — сказал я.
— И я ничего, — согласился Кефф, потянувшись к рукоятке стартера.
Он почти уже дотянулся до нее.
— Кефф? — позвал я.
— Что, умник? — сказал он, и его рука застыла в воздухе.
— Послушай, — произнес я. — Слышишь?
И он замер неподвижно, старясь не скрипеть железяками и не дышать.
— О да, — откликнулся он.
Возможно, источник шума еще не покинул город, но он приближался — может, даже не по нашей дороге. Возможно, дело в этих сомкнутых сводах — возможно, шум возникал там, а затем внезапно исчезал. Возникал и исчезал.
— Ну что, умник? — сказал Кефф. — Тут есть к чему прислушаться?
Теперь он был за пределами города, он выбрал нашу дорогу. Хриплый звук, как если бы кто-то пытался прочистить горло, к тому же за множество запертых комнат от нас — прочистить мощную глотку, непрестанно, нескончаемо и неумолимо приближающуюся к нам.
