А я подумал: он как раз остановился на ленч. От бензобака идет пар; он не жалел своего коня. Если плюнуть на бак, то он зашипит, как если бы водяная капля попала на раскаленную решетку. Он выехал очень рано и мчался как угорелый. Он далеко позади оставил долину Дуная; возможно, что теперь он уже следовал за Ибсом.
И разумеется, он ничего не забыл занести в свой чертов блокнот: миниатюрный план расположения клеток и все те детали, которые могли бы понадобиться.
Восемнадцать минут от кустов Максинг-парка до окраины Хитзингера; восемнадцать минут, четыре раза переключение скорости туда и обратно, два торможения, один железнодорожный переезд и мигающий желтый свет.
А за тобой — гул сбежавших из зоопарка аардварков.
В окне моей комнаты показалась тетушка Тратт, проветривавшая мои покои; она коротко улыбнулась мне сверху, когда открыла окно и взбила мою подушку.
Ага, старая перечница, он не собирается подкатывать на мотоцикле прямо сюда, чтобы ты его засекла! Мой дружок Зигги куда умнее, чем твоя куриная башка.
И тут в окне показалась и моя Галлен. Разглаживающая складки на моей постели, бесспорно такой же девственной, как снег.
Старую курицу интересует, в какой кровати спал Графф?
Не знаю, тетушка, но, кажется, в этой спали совсем недавно.
— Герр Графф, — позвала меня фрау Тратт. — В какой кровати вы спите?
— В той, что ближе к ванной, фрау Тратт, — откликнулся я, и моя Галлен промелькнула мимо окна, даже не взглянув на меня.
Ну да, ты права, моя милая Галлен. Фрау Тратт проводит разведку в моей комнате; пошлет кого-нибудь починить мою дверную ручку, тайно, пока я занят делом — чтобы запереть меня внутри? А эти ленивые облака, крадущие желтый цвет с последних опадающих лепестков форситии, нависают низко, словно клубы дыма.
Но где Зигги? За пределами Ульмерфельда? Или, возможно, Хисбаха, или даже уже по дороге на Санкт-Леонардо? Если только он поехал этим путем. А может, он выбрал дорогу в объезд?
В скольких часах езды от меня Зигги? И что будет надето на моей Галлен, когда она придет ко мне сегодня ночью?
Водяные брызги увлажняли воздух, а сад продолжал разрастаться буйной, непокорной зеленью. Ну что ж, как сказала бы Старая Уродина Судьба — Величайшая Невежда: смотри в оба, смотри в оба.
Это как раз то, что Зигги мог бы записать в свой блокнот:
О Жизнь — надутые пузыри, готовые лопнуть!
Судьба готовит вам острую булавку.
Однако стихи получились бы ужасными. Едва ли не самыми худшими из всех его.
Приближение острой булавки
Маслянистое, низкое солнце выкрасило все в цвет форситии — пожелтило проникающие сквозь мое окно квадраты минувшей ночи, пятнами расцветило мою кровать и неподвижные пальцы ног.
— Он уже скоро будет, да? — спросила Галлен.
— В любой момент, — ответил я.
— Графф, — сказала она, — если он приедет со стороны Санкт-Леонардо, они его увидят. А если через сад, то там его стерегут Виндиш и Кефф.
— Ну, я не думаю, что он подкатит на мотоцикле у всех на виду.
— Готова поспорить, что он приедет в город, — сказала она. — О, он не станет подъезжать прямо к двору, но он не захочет идти пешком от Санкт-Леонардо… если он такой дурак, что выберет дорогу из Санкт-Леонардо, а не какую-нибудь другую.
— Тогда ты отгадаешь какую, — сказал я. — Ты догадаешься, по какой дороге он приедет сюда.
— Графф, ты даже не собираешься попрощаться со мной, да?
— Иди и сядь со мной, Галлен, — сказал я.
Но она лишь покачала головой и не тронулась от оконного выступа. С кровати я мог разглядывать ее колени; они округлялись в том месте, где оконный выступ придавил их.
— Прекрати смотреть мне под юбку, — велела она и выпрямила ноги; развернувшись спиной ко мне, выглянула из окна. — Кто-то только что выбежал из сада, — сообщила она. Затем встала на колени и свесилась из окна. — Кто-то карабкается по стене. Кто-то ползет по виноградной лозе, но мне не видно кто.
Так что я тоже подошел к подоконнику и устроился рядом с ней: мы вместе встали на колени и высунулись наружу. Коса соскользнула ей на спину, она закрывала лицо Галлен от меня. Я обнял ее за талию, и она слегка напряглась. Мы оба стояли на четвереньках, и я гладил ее всю.
— О, черт тебя побери, Графф! — воскликнула она и ударила локтем прямо мне в горло. Едва не задохнувшись, я сел на подоконнике и принялся вытирать выступившие на глазах слезы. Галлен уселась напротив меня, скрестив ноги. — О, Графф! — сказала она. — Прощай! Ты уедешь далеко-далеко.
И тут она начала плакать, мне пришлось отвести от нее взгляд. Я выглянул из окна, но там никого не было. Я все еще с трудом дышал — это походило на плавание под водой, мои глаза наполнились влагой.
— О, Графф! — воскликнула она. — Не плачь и ты тоже. — И она бросилась ко мне и обхватила меня руками. Ее мокрое лицо прижалось к моей щеке. — Я могу с тобой где-нибудь встретиться, Графф! Ведь правда? У меня теперь есть жалованье, и я никогда ничего не покупаю.
Мое адамово яблоко заняло все горло, так что я не мог произнести ни слова; мне показалось, будто она ударила меня дубинкой.
— Гк… — выдавил я.
Тогда она отстранилась, прикусив кончик косы, сидела и дрожала мелкой дрожью напротив меня.
— Галлен, — с трудом удалось произнести мне, — там никого нет.
Но она не слышала этого. Она все еще дрожала, когда чьи-то локти и острый подбородок, извиваясь змеей, появились из-под оконного выступа, сопровождаемые частым дыханием и животными стонами, затем появилась Великая Маска Греческой Комедии, совершенно лишенная волос — здорово походившая на лысую голову моего прежнего дружка Зигги.
— Господи, подай же мне руку! — потребовал он. — Мои ноги запутались в этом чертовом плюще.
Так что мне пришлось стряхнуть Галлен с коленей и втащить омерзительного и ужасного Зигги в комнату.
— Вот я и вернулся, — сказал он.
И шлепнулся на пол, прямо на мою Галлен.
Замаскированная судьба
Бедная, ушибленная Галлен не смогла взглянуть на него во второй раз; и одного взгляда оказалось более чем достаточно — я уверен, уверен.
— Зигги? — удивился я.
— Прямо перед тобой, Графф. Готов поспорить, ты меня не узнал, да?
— Без твоей охотничьей куртки — не сразу, — признался я, имея в виду: «Без твоих волос! Как я мог узнать тебя, без единого волоска на голове?»
— Ну как меня побрили, Графф? — спросил он. — Это просто трюк!
— Но зачем совсем налысо, Зиг?
— И даже брови сбриты, Графф. Ты заметил?
