Так и есть, в нижней части ее шеи осталось маленькое пятнышко от моего поцелуя.
— Ты же не сама это сделала, да? — выдохнул я.
— А ты не станешь меня хватать, да? — прошептала Галлен.
Я опустил руки на дно ванны и поцеловал ее за ухом дважды. А она легко дотронулась руками до моей груди, всего лишь кончиками пальцев — даже не положила на нее ладонь. Ее голова по-прежнему прижималась к моему плечу; она притронулась ко мне так осторожно, как только могла. Я почти не чувствовал ее веса. Она походила на длинную, слегка оглушенную рыбу — хладнокровную и спокойную, но трепещущую в руке.
— Мне пора, — сказала она.
— Почему я должен лежать в ванне? — спросил я.
— Думаю, вовсе не должен.
— А где Зигги?
— Собирает для тебя цветы.
— Собирает для меня цветы?
— Да, — подтвердила Галлен. — Он раздобыл вазу с водой и собирается наполнить ее лепестками форситии.
Затем деревянный постамент под ванной скрипнул, и моя Галлен мелькнула через комнату, так же беззвучно, как и ее тень; яркий прямоугольник дверного проема сомкнулся со всех сторон, и мой свет исчез, словно капля воды в губке.
Долой из ванны, жизнь продолжается
Пресловутый Графф,
Повелитель Ванн,
Где плещутся нимфы.
Ловкач Графф,
Таящийся в Ванной лев,
Ведет к погибели невинных дев.
Бездонный Графф,
Злой Демон Ванн,
Поклонник зверей и нимф,
Ужасный Графф,
Спрятавшийся в Ванной петух,
Превращает девственниц в шлюх.
О, Графф!
Порочный, развратный Графф,
Подставляй хворостине свой белый зад,
Она научит тебя быть добрей.
Так пишет Зигфрид Явотник, бездарный поэт и тугой на ухо певец — собиратель лепестков форситии в одолженную им вазу с водой.
Никто до этого не посвящал мне стихов, поэтому я сказал:
— Мне кажется, у тебя не все в порядке с рифмой.
— Тебе не следовало вылезать из ванны, — заметил Зигги. — Ведь ты мог запросто поскользнуться и разбить вдребезги свою глупую башку.
— Цветы просто великолепны, Зиг. Я хочу поблагодарить тебя за них.
— Ну, на самом деле они не только для тебя, — сказал он. — Они для нашей комнаты.
— Это очень красивая комната, — сказал я.
У нас было большое, забранное железной решеткой окно с глубоким выступом; распахнутое настежь, оно впускало в комнату шум водопада. Окно выходило во двор замка, из него мы могли видеть свой мотоцикл, припаркованный под самым пышным кустом форситии, — великолепный остов совершенного механизма, такого нелепого в желтых цветах сада.
В комнате стояло две отдельные кровати, отгороженные друг от друга резной подставкой для журналов. Одна постель была разобрана: простыня откинута без единой морщинки, подушки высоко взбиты.
— Это ты разобрал мне постель, Зиг?
— Нет, Графф, не я. Я уверен, это твоя нимфетка или ее добрейшая тетушка.
— Ее тетушка и вправду добра?
— Премилая старушенция, Графф, — сама доброта. Ты только глянь, она одолжила мне вазу для цветов!
— Это хорошо, — сказал я.
— Почти задаром, — кивнул Зигги. — За сущий мизер.
— Какой мизер? — удивился я.
— За мое терпеливое отношение к ее вопросам, — пояснил Зигги. — Откуда мы да как мы сюда приехали. И почему мы сюда приехали. И чем мы зарабатываем себе на жизнь.
— Зарабатываем?
— Зарабатываем, Графф. Именно так.
— Это еще тот вопрос, да?
— И не самый заковыристый из тех, что интересовали ее, Графф. Она хотела знать, кто из нас положил глаз на Галлен.
— Да, — протянул я, — она и впрямь добрейшая душа.
— Так что мне пришлось успокоить ее на этот счет, — добавил Зигги. — Я сказал ей, что мы законченные гомики и что ей незачем волноваться на этот счет.
— Черт тебя побери! — воскликнул я. — Ну и что она после этого сделала?
— Одолжила мне свою вазу, — ответил Зигги, — так что я смог набрать для тебя цветов.
Сбить со следа
— Я фрау Тратт, — представилась тетя Галлен. — Мы с вами не познакомились, поскольку вас сразу внесли внутрь.
— Как невежливо с моей стороны, фрау Тратт, — повинился я.
— Как ваши ноги? — спросила она.
— Они получили надлежащий уход, — ответил я.
— Я как следует позаботился о моем Граффе, — сказал Зигги.
— О, я вижу, — протянула тетушка Тратт и покинула нас, оставив изучать меню.
Столовая в гастхофе «Шлосс Вассерфал»
[6]
выходила окнами на плотину, что придавало тошнотворный, вызывающий приступ желчи привкус еде и питью. Громадный водопад изрыгал на окна слюну, которая размытым потоком стекала по стеклу. В моем желудке все перевернулось и едва не вырвалось наружу.
— Что-то не видно Галлен, — сказал я.
— Наверное, она в нашей ванной, Графф. Ждет тебя.
На улицах зажглись фонари, хотя до наступления темноты оставался еще серый вечерний час. Уличный свет окропил пятнами водопад, проникая сквозь поток там, где он изгибался дугой и падал вниз; река удерживала мириады крошечных разноцветных очертаний отраженного города.
— Если только она не узнала от тетушки, что ты не интересуешься девушками, — продолжил Зигги.
— За что я должен быть благодарен тебе, — сказал я. — Теперь мне придется все объяснять.
— А, Графф! Ты увидишь, что объясняться по такому щекотливому вопросу не так-то просто.
— Она все равно этому не поверит.
Мерцающие огни магазинов перекрывали реку; башни раскачивались ниже по течению и опрокидывались в водопад.
— Вы не голодны? — спросила тетушка Тратт.
— Я сыт одним лишь здешним воздухом, — откликнулся я.
— Ах, фрау Тратт, — произнес Зигги. — Когда ты влюблен, то аппетит пропадает.
— Ну-ну, — проговорила тетушка Тратт и забрала от нас меню.
— Мне кажется, тебе не следует перегибать палку, Зиг.
— Но, Графф! Я хочу сбить почтенную мадам с твоего следа.
— Но она выставит нас на улицу из своего гастхофа.
— Мы не можем этого допустить, — сказал он. — И твоя крошка Галлен тоже не может этого допустить.
Изножье твоей кровати
Но в ванной комнате моей Галлен не оказалось, поэтому Зигги решил принять ванну.
